Ариадна Борисова - Когда вырастают дети
– Чего в темноте сидишь? – мамик зажгла люстру и прекратила двойной кайф сына от поглощения духовной и физической пищи. Он еле успел запихнуть тарелку под диван – забыл, что в воскресенье у парикмахеров укороченный рабочий день.
– Хорошо отрепетировали, Сашхен? Борода как держалась?
– Как родная.
Утром пришлось соврать про генеральную репетицию «Онегина». Смастерить бородку и усы взялась тетя Леночка, и получилось супер – все натуральное, на тончайшей клеевой основе. Правда, кожу до сих пор саднило, хотя Санька смазал лицо кремом.
– Свинья, – прошипела мамик, выкатив ногой тарелку из-под дивана. Унюхала-таки запах сарделек сквозь еловый аромат, и Санькин затылок привычно ощутил крепость карающей родительской руки.
– Дмитриевский, ты сантехнику звонил? – переключилась мамик на отца. – Четыре дня до Нового года осталось, а кран не поменянный!
– Твой Петров обещал прийти сегодня, – откликнулся отец из «Парнаса».
– С чего это мой-то? Василисин бывший мужик. Поговори с ним еще, язык не отсохнет, и деньги ему не лишние перед праздником!
Повесив шубку на плечики в шкаф, мамик вздохнула:
– Никакого от вас проку, книжные червяки.
– Не вписываемся в интерьер, – посочувствовал Санька.
Долго ждать звонка в дверь не пришлось. Пока отец встречал Петрова, мамик торопливо открыла створку книжного шкафа и достала первый том «Американской трагедии» Драйзера (цвет персик). Санька знал, что в книге хранится денежная заначка на внезапные случаи жизни. Золотистый халат мамика подрагивал и переливался – отсчитывала сотняжки, и вдруг замерла: из прихожей донесся совсем не сантехниковский голос.
Отец тоже полагал, что явился Петров, открыл, не спрашивая, и стоял теперь обалдевший. Из темного проема зрелищем из мультика вырисовалось чудо, при виде которого слегка оторопел и Санька. Чудо косило под куклу Братц – с фабричными, поверх собственных, ресницами, превышающими приличные размеры губами и копной старательно начесанных волос. В одной руке мультяшная героиня держала дорожную сумку, в другой – кожаную бандану. Выдув пузырь жвачки, гостья переступила порог и помахала банданой:
– Привет, пипл!
– Кто это? – шепотом осведомилась у Саньки мамик.
– Понятия не имею.
– Не ври! Не к Дмитриевскому же. Он давно в куклы не играет.
Мамик ошиблась. Братц именно к отцу обратила глаза с густонаращенными ресницами:
– Леонид Григорьевич?
– Да. А вы, собственно…
– Я, собственно, Мария Леонидовна. В миру Маша.
– Очень приятно, но…
Он не договорил. Опустив сумку на пол, живая кукла Маша с пронзительным визгом бросилась ему на шею:
– Здравствуй, папа!!!
Чувства, отразившиеся на лицах родителей (людей, напомним, полярных), Санька обозначил бы так:
Отец:…………………!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Мамик:!!!!!!!!!!!!!!!!!!!………………………..
В конце многоточечной паузы дочь своего отца сняла меховую куртку с капюшоном, затолкала ее в шкаф и заявила:
– Я к тебе, папа, насовсем приехала. Ну, показывай, как живешь!
Отец в страшной растерянности потер щеку, пунцовую не только от щедрой помады дочернего поцелуя.
– Извините, я впервые вас вижу… я не понимаю, с чего вы взяли, что я…
Не разувшись, в остроносых «казачках» выше колен, девица легко, проскользнула мимо остолбеневшей мамика в гостиную и, нога на ногу, уселась на край журнального стола.
– Ох, папа, я так и думала, что мама ничего тебе не написала.
…и это вынырнувшее из волн человеческого моря чудо, она же Мария Леонидовна, родная по отцу сестра Саньки, рассказала ошарашенному отцу и остальному «пиплу» нехитрый синопсис неизвестного мыльного сериала «Просто Маша».
В туманной глуби своей тридцатипятилетней холостяцкой зрелости художник-реставратор Леонид Дмитриевский отправился по командировочным делам в город Караганду, где познакомился с девушкой по имени Анна, сотрудницей Музея изобразительных искусств. («Не помню там никаких Анн», – обронил отец, чем командировку в глазах мамика все-таки подтвердил.) Через девять месяцев знакомства с Леонидом Григорьевичем Анна благополучно разрешилась дочерью Машей. По необъяснимой причине молодая мать решила не доводить до сведения давно отбывшего реставратора столь чудесную новость. Еще через сколько-то месяцев Анна в неведомых общественных местах нашла другого командированного холостяка, из соседнего города, и он, в отличие от Леонида Григорьевича, сделал ей экстренное предложение руки и сердца. Недолго думая, Анна собрала в своей общежитской комнате пустышки-ползунки в большой букет и с главным цветком жизни Машей вручила перед отъездом своей маме. Та не сумела отбояриться от подарка, в чем спустя шестнадцать лет сильно раскаялась. («Сама виновата, думать надо было, как одной безотцовщину растить», – рассудительно порицала теперь Маша легкомысленную бабушку.) В эти самые шестнадцать лет внучка влюбилась в байкерское содружество и сломя голову вырвалась на собственную дорогу. То есть недолго потусовавшись на мотоциклетных базах и в клубе, вышла замуж за одного байкера. Спасибо не за двух одновременно и без регистрации сомнительных отношений. Но, сбыв проблемную внучку с рук, бабушка рано радовалась: следующий «замуж» случился у Маши с интервалом в полгода. В общем, она переходила из рук в руки многоликого братства, как прекрасный вымпел, пока на четвертом месяце беременности не очутилась уже в колее и без средств к существованию. («Этот парень, папа, ну, тот, от которого я залетела, очень хороший, только женатый, поэтому жениться на мне не может».) Иногородняя мать Анна близко не подпустила незаконнорожденную дочь с побочным довеском к своей легитимной семье. Бабушка также была жестоко разочарована в цветах жизни и категорически не желала больше подобных подарков. Поэтому она твердо назвала город виновника появления внучки на свет, дала денег на железнодорожный билет и сказала: «Едь». Маша и поехала. Узнать адрес Дмитриевского Л.Г. в музее было нетрудно. Конец первой серии.
…Предыдущая история в городе Караганде оказалась проста и понятна. Сложности ожидались в грядущем союзе Дмитриевских-Молотковой энд однолюбки байкеров Марии Леонидовны.
Седые пряди отца, обычно распределяемые им по всей лысине, повисли над ушами неопрятными лапшинками. По всей видимости, вороша в памяти внехудожественные карагандинские события, он кое-как пытался переварить настоящие. Мамик же, не сегодня догадавшаяся об отцовском склерозе, поверила Машиному рассказу безоговорочно и сразу. Особенно его зажигательной вымпельной части.
– Меня зовут Санька, – подал руку сестрице-Братц законный брат-наследник.
