Развод. Не жди прощения (СИ) - Роса Алиса

Вешаю трубку и слышу за спиной многозначительное покашливание. Обернувшись, вижу Германа. Уже в домашнем костюме. Тоже шелковом, только бордовом. При всей расслабленности образа от него исходит агрессивная энергетика. На челюсти проступили желваки. Взглядом он уже дыру во мне прожег.

Вскипаю мгновенно.

— Тебя мама стучаться не учила? — бросаю телефон на кровать. — И подслушивать нехорошо.

— Это мой дом, — Герман заходит ко мне в спальню и закрывает за собой дверь. — Не вижу смысла стучать. И кому ты только что признавалась в любви?

35.

— Его зовут Павел, — отвечаю, как ни в чем не бывало. — Ему тридцать два, он прекрасный мужчина!

Герман свирепо смотрит на меня и начинает приближаться. Засранец. Отлично ведь понимает, что это было не всерьез, но делает вид, будто я правда кому-то в любви призналась.

— Чем же он настолько прекрасен, раз ты рассыпаешься перед ним в таких выражениях? — вкрадчивый голос Германа создает еще более пугающее ощущение, чем если бы он говорил сурово.

Он уже в нескольких шагах. От него исходит такая мощь, что сердце замирает. Герман прекрасен и выглядит обалденно в своем этом шелковом костюме, но его манеры меня пугают. И сердит невесть откуда взявшаяся ревность.

— Он обладает тем, что мне сейчас необходимо, Герман, — назло ему не хочу сразу выкладывать, зачем мне Паша.

Герман подходит вплотную, притесняя меня к подоконнику. Я помню похожую ситуацию и пытаюсь выскользнуть вбок, но он упирает руки по сторонам моего тела. Снова я в ловушке.

— И что это? — рокотливый голос Германа прокатывается горячей волной по телу. Он наклоняется, и между нашими лицами остается несколько миллиметров. — Чего тебе не хватает, Виктория?

— Доброжелательного общения, когда на меня не давят и не угрожают, — через силу заставляю себя смотреть ему в глаза. Это тяжело, его близость плавит тело, а напор подавляет волю. — И простого человеческого внимания.

Герман чуть отодвигается, но продолжает таранить меня пронзительным взглядом.

— Как мало тебе надо для счастья, Виктория, — наконец выговаривает с едкой усмешкой, а потом серьезнеет и добавляет уже сурово: — Эти слова в моем доме могут звучать только в мой адрес. Это ясно?

Возмущение вспыхивает, точно белый фосфор, опаляет разум.

— Когда ты перестанешь прохлаждаться в бассейнах с барышнями легкого поведения, — выговариваю шипящим по-змеиному голосом, — тогда и я подумаю, что кому говорить! И вообще, ты не много на себя берешь?

— В самый раз, Виктория, — Герман снова придвигается. — И те «барышни», — он выделяет слово голосом. — Были не со мной. И вообще я не обязан отчитываться, как проходят мои деловые переговоры. Ты своим звонком мне их чуть не сорвала.

Не с ним? Деловые переговоры? Герман выглядит искренним и сердитым. А с учетом того, как мало он откровенничает, я его, кажется, вывела. И, похоже, неправильно все поняла. Он ответил резко, потому что я позвонила не вовремя. А по поводу той фразы, сказанной женским голосом, почему я решила, что она была адресована именно Герману? Там ведь могло быть сколько угодно мужчин. Становится неловко.

Надо аккуратно съехать с этой темы.

— Герман, зачем ты придираешься? Нечем вечер занять, пришел меня поизводить? — досада сама просачивается в голос. — Это была просто фигура речи. Мы с Павлом много лет знакомы.

Герман наконец отходит, останавливается ко мне боком, смотрит перед собой.

— Ты плохо следишь за тем, что говоришь, Виктория. Уже не первый раз, — произносит, не глядя на меня. — Одного неверно сказанного слова достаточно, чтобы разрушить то, что строилось годами. Просто имей это ввиду.

На этом он разворачивается и направляется к двери.

— Ты бы тоже захотел признаться в любви этому человеку, Герман, — бросаю ему в спину. — Я ему еще и лично скажу, как он мне дорог!

Герман резко оборачивается.

— Вот как? — спрашивает свирепо. — И каким же образом ты собралась с ним встретиться лично?

— Георгий после завтра отвезет меня в Вышний Волочёк на его мебельный склад, — чеканю слова со злорадным придыханием. — А не отвезет, я туда на электричке поеду.

— Даже не вздумай, — цедит Герман. — Поедешь с Георгием. И будет хорошо, чтобы твоя поездка имела смысл.

Язык чешется сказать, что смысл будет. Но я до конца не уверена, что у Паши достаточно мебели или она окажется подходящей. В свое время его вещи сильно отличались от французских в худшую сторону скудостью внешнего вида.

В среду приходится проснуться ни свет ни заря в половине седьмого, чтобы успеть в Вышний Волочёк к одиннадцати. Георгий, кажется, совсем не рад тому, что ему приходится везти меня в такую даль, но свое отношение он никак не демонстрирует, кроме того, что я ощущаю его смурное настроение.

Сама сижу в машине, как на иголках. Не выспалась, но сейчас сна ни в одном глазу. Я не знаю, что меня ждет на складе у Паши. Не знаю, связывался ли с ним Тимур. И чем ближе мы подъезжаем, тем сильнее становится мой мандраж. Головой понимаю, что с тех пор все могло поменяться, тем более, Паша начал собирать городскую Россию, а это могут быть очень солидные вещи, но все равно страшно.

Герман с меня шкуру спустит, если это окажется тратой времени. Хотя хуже будет потом, когда через месяц салон окажется пуст. Можно будет сразу стреляться. Сейчас каждый день, если не каждый час на счету.

На улице пасмурно и прохладно. Вышний Волочёк встречает нас привычным мне пейзажем — покосившиеся старые деревянные дома, одноэтажное строительство, разбитые дороги и скудно одетые люди.

Это крошечный городок, удобно расположенный между Питером и Москвой, а еще здесь недорогие склады. Как и все остальное, я полагаю. Панельных домов почти нет, есть каменные в центре, и все не выше пяти этажей. Единственная на весь город гостиница «Березка» приветливо светит зажженными окнами и неоном вывески.

Георгий тормозит у железнодорожной станции и, выйдя, открывает мне дверь. Паша уже ждет меня, опершись о капот бордового китайского внедорожника. В салоне сидит его ревнивая женщина и во все глаза пялится на меня. Сам Паша тоже удивленно провожает Георгия взглядом, когда тот не возвращается за руль, а сопровождает меня, идя на полшага позади. Похоже, Герман поручил ему миссию меня охранять. Или присматривать за мной. Нянька и есть нянька.

— Какие Люди, Вик! — Паша раскидывает руки в стороны, приглашая в объятия. — Добавил бы «без охраны», но это будет враньем.

Слегка обнимаю его, почти не касаясь, лишь чтобы соблюсти ритуал приветствия старых знакомых. От него пахнет древесной пылью.

— Да, круто жизнь поменялась, — улыбаюсь ему уголками губ. Сейчас я отчетливо ощущаю разницу между нами. Точнее, вижу пропасть. Даже между ним и Тимуром. — Познакомишь со своей барышней?

Наклоняюсь и машу ей. Паша спохватывается и помогает даме сердца выйти из машины. Она чуть старше, чем я, с отросшим каре на светлых волосах и минимальным макияжем на симпатичном лице. На ней синие джинсы и кожаная куртка из-под которой выглядывает воротник свитера.

— Катя, — она протягивает мне руку.

— Виктория, — аккуратно пожимаю ее холодную кисть.

— Веди на склад, Паш, — киваю ему на автомобиль. — Мы поедем следом.

Мы рассаживаемся обратно по машинам, и Паша показывает Георгию, куда ехать. Я настолько волнуюсь, что меня буквально пропитывает адреналин. В теле звенит нервная дрожь.

Паша тормозит у приземистого продолговатого ангара. Здесь он хранил мебель и пять лет назад. Ничего не поменялось. Но, подойдя ближе, замечаю, что позади этого амбара виднеется еще один, более новый, явно построенный недавно. Какая интересная картина.

Паша открывает ворота первого здания, в которые спокойно въедет груженая фура, и пропускает нас с Георгием внутрь. Вот и настал момент истины.

__________________

Паша и Катя Мельниковы

Павел — сборщик антиквариата по еропейским странам, кроме того, закупает мебель в Индонезии и выкупает российские старинные вещи, чудом сохранившиеся в больших городах с царских времен.