Спаси меня от одиночества (СИ) - Драгам Аля

Я была так занята самокопанием, что совершенно забыла о времени.

И вот впереди маячит дверь подъезда, а я не могу отлепить себя от кожаного кресла автомобиля.

Мне очень надо попасть домой, чтобы привести себя в порядок, переодеться, собрать сумку для мамы и Вики.

И до мушек перед глазами волнительно уходить. Почему? Потому что там — дома — может оказаться отец.

Я знаю, что он прилетел. Но я не знаю, куда он поехал и где сейчас находится.

В моём телефоне его номер отправлен в блок. И да, я виню его в случившемся.

Если не приезд к нам, Вика не сорвалась бы. Постепенно она бы отпустила папу. Она уже начинала это делать!

А он взял и всё испортил!

Разрушил, как уже сделал в один день, бросив нас.

Ненавижу? Нет. Я его… не уважаю… Вот, наверное, правильная формулировка отношения к родителю. Я не могу уважать того, кто сам учил честности и благородству, но переступил через все принципы и правила.

Он трус! И я не хочу быть дочерью труса! Не хочу!

***

Тянуть время больше нельзя. Приходится, как перед прыжком в воду, вдохнуть и взяться за ручку, чтобы одним рывком распахнуть дверцу, выйти на улицу и добежать до своей дорожки.

Выдох получается удивлённым. За моей спиной, не отставая следует Антон.

Кажется, он ворчит, что я могла бы не выскакивать под моросящий дождь, а сказать, куда именно стоит подъехать.

Места для парковки действительно много. Точнее, занято всего одно. И автомобиль как раз той марки, которую так обожает папа.

Всегда раньше, улетая в командировки, он заранее оформлял машину в аренду, потому что ненавидит такси.

Фух. По плечам бегут колючие мурашки, стоит лишь представить нашу встречу. Я боюсь не сдержаться. Но присутствие Антона сглаживает мои тревоги. Немного, но сглаживает.

Кажется, что и отец при нём не позволит себе резких слов. И я тоже.

В квартиру вхожу с опаской. Но нет. В ней никого.

Это уже успокоившись я начинаю анализировать и задумываюсь, откуда бы он мог взять ключи. В теории, мама могла бы передать, но мне кажется, что она в отличии от меня ещё сохраняет здравомыслие.

Это я накрутила в голове настоящий винегрет.

— Мне нужно, — начинаю, как двоечница, чуть ли не мямлить. Но беру себя в руке и уже твёрже произношу: — Мне нужно время, чтобы собраться.

— Без проблем, — Антон сбрасывает ботинки и первым проходит в сторону кухни. — Если не возражаешь, я поработаю.

Благодарно улыбаюсь и спешу приготовить для него кофе. Делаю на скорую руку маленькие горячие бутерброды и всё вместе ставлю на стол. Стараясь не шуметь, прячусь в нашей с Викой спальне и даю себе время для паузы.

Мне нужны пять минут тишины релакса, чтобы собраться и начать действовать.

Полежав на спине, намечаю себе список дел.

Подключаю телефон к зарядке, достаю из шкафа спортивную сумку, куда собираю для сестры несколько футболок и спортивных брюк. Не знаю, как долго они пробудет в больнице. Явно не один день.

Для мамы набираю стопку сменной одежды в её комнате. Тащу к себе и упаковываю.

Надо брать посуду или не надо?

Когда моя подруга Светик лежала с ангиной, мама возила ей чашки, тарелки, даже столовые приборы. Я помню, как маленькая соседка по палате разбила Светкину чашку и как горько она плакала над потерей. У нас троих были одинаковые — с нашей общей фотографией. Было очень обидно, так как ни у одной из нас не сохранился почему-то кадр, послуживший эскизом для печати.

Перед отъездом я подарила свою кружку ей.

Очень хочется принять душ и промыть волосы. Они после дождя слиплись и потеряли форму, но наглеть не рискую.

Проскользнув в ванную, умываюсь. Щёткой распутываю пряди, как могу, и убираю их наверх, соорудив небрежный пучок. Подкрашиваю ресницы. Воспользовавшись маминой пудрой, маскирую веснушки. Неожиданно для себя самой хочется выглядеть чуточку лучше перед Антоном.

Но с грустью понимаю: он уже видел меня в слезах, с размазанной косметикой, непричёсанную. И уже явно сделал вывод, что я неряха.

Поспорив с внутренним голосом, переодеваюсь здесь же.

Поворачиваюсь боком и оцениваю себя как бы со стороны. Джинсы болтаются на бедренных косточках, так как я немного похудела.

Замечательно: рост подвёл, плоская, вся в веснушках.

Забудь, Ника! Интерес тебе привиделся. Это всего лишь жалость.

Да, вчера я выглядела очень жалко, не спорю. Меня убивало ожидание и неизвестность. Да и вообще неприлично тут перед зеркалом красоваться, когда мама и сестра ждут.

Недовольна исключительно собой и эгоизмом, хлопаю дверью ванной и ловлю удивлённый взгляд Антона.

— Я всё собрала. Можно ехать.

Сумка стоит на комоде. Мне остаётся добавить в неё кружки, за которыми я и иду в кухню.

А Антон выходит.

Мы сталкиваемся в дверном проёме и застываем…

Глава 32. Ника.

Стряхнув волнение, возникшее между нами ещё в квартире, первой прохожу в холл и подхожу к дежурной сестре, чтобы уточнить, куда идти.

Вчера мы попали в больницу через приёмный покой, а сегодня пришлось идти вдоль здания, чтобы найти центральный вход.

Не скажу, что здесь красиво. Скорее уныло. Редкие деревца разной высоты, конечно, скрашивают разноцветными листьями общую картинку. Только картинка всё равно получается контрастной в сравнении с теми местами, где я уже побывала.

Кто-то мог бы сказать, что в больницах не до красоты, но я видела разные в Воронеже. И ни одна не портила так настроение, как сейчас.

— Здесь хорошие врачи, — видя мои сомнения, Антон облокачивается на стойку информации и читает объявления, которыми завешен целый стенд.

Здесь и часы работы, и запрещенные к передаче продукты, и разрешённые вещи, и многое другое.

Я цепляюсь за продукты, конечно. Мама очень любит пить молоко по вечерам, а оно запрещено.

— Молоко нельзя, — огорчаюсь.

— Уладим.

Антон разговаривает спокойно и негромко, но каждая его брошенная фраза находит во мне отклик. Пресловутое волнение вперемешку со смущением порождает пылающее лицо и уши. И ненавистные веснушки, активирующиеся сразу же.

Поэтому я стараюсь отворачиваться и думать о чём угодно, только не о его голосе.

Я уже устала бороться со стыдом и совестью: не то время, не то место. Попробуй сердцу объясни про беременную жену. Она сказала, что бывшая, но она же беременная! Вдруг ребёнок его? А я тут думаю… Щекотание бабочек ощущаю. Как будто меня ничему не научило предательство Ивана…

Пока я борюсь с собой, женщина возвращает мой паспорт и называет номер палаты. Я его уже знаю, так как созванивалась с мамой.

Также знаю, что Вика пришла в себя и находится рядом с ней.

Кен лежит в том же отделении, но в противоположном конце длинного коридора. Его апартаменты, как он сам их назвал, расположены ближе к входу. И он уже ждёт нас в коридоре, сидя в кресле и залипая в телефоне.

Друзья здороваются. Мне прилетает поцелуй в щёку и жалобы на злых медсестёр, готовых всадить больной укол вместо ласкового поцелуя. Мне и смешно, и жалко одновременно. Кен так забавно рассказывает, закатывая глаза и пародируя персонал, что настроение стремится в отметке «хорошо».

Мы довольно громко общаемся и получаем замечание от спешащего мимо врача в голубом костюме.

— Вот видишь? А ты не верила. Меня здесь никто не любит.

— Обязательно полюбит, — Антон оттесняет Кена от меня и выставляет руку, упираясь ладонью в стену.

Я в шоке. Иннокентий, кажется, тоже.

— Это чё было?

— Потом поговорим. Нике надо к родным.

— Да я провожу, — Кен пытается забрать мою сумку и получается не очень ловкая ситуация. Антон оказывается быстрее и не отдаёт.

— Колись, рыжик, что сделала в моим другом?

Пожимаю плечами, готовая сквозь землю провалиться. Одному смешно. Второй хмурится. И я… опять вся красная.

— Мне правда надо к маме, она уже ждёт.