Спаси меня от одиночества (СИ) - Драгам Аля

Осколки битой посуды, истерика Вики… и резко чёрный подвал с кучей грязного тряпья. На одной из этих куч лежит моя сестра и просит о помощи.

Меня снова знобит. Только теперь уже от вида раны и подсохшей крови на боку Кена.

По щекам бегут слёзы, стекая по подбородку и падая на гладкую черную кожу. Я не могу вытереть глаза, потому что двумя руками держусь за спасительную вещь. Там, в своей темноте, уже не помню, откуда она у меня. Но есть твёрдое убеждение, что если отпущу, то превращусь в лёд.

Пытаюсь звать маму и Вику, а губы шепчут другое имя. Антон.

Я пугаюсь.

Меня пугает друг Кена, и вместе с тем именно его взгляд, неотрывно следующий за мной, не даёт упасть и сломаться.

Мне больно дышать. Больно от каждого удара сердца…

А потом всё заканчивается. С новым вдохом я наполняюсь ароматом свежести и становлюсь невесомой. Парю над летним лугом, прогретым лучами солнца. Кожу приятно покалывает, а лёгкие раскрываются, стараясь поглотить максимальное количество кислорода, приносящего теперь облегчение.

Голова немного кружится от перенасыщения природой, но это безумно приятное головокружение. И стойкая уверенность, что мне не дадут упасть.

***

Открываю глаза и смотрю в зеркальный потолок, отражающий меня, лежащую в чужой постели.

Моргаю, думая, что продолжаю плавать в своём сне, но отражение не меняется.

Сажусь и осматриваюсь.

Уютная спальня выполнена в стиле Earthy. Название всплывает само собой, как и картинка, увиденная недавно в рекламной рассылке одного из дизайнерских агентств.

Вот, значит, где была проведена фотосессия. Я отчётливо помню эти нарисованные на всю стену горы, туманные и загадочные. Помню, как мне понравилась идея мягкого изголовья в крупные квадраты и оригинальные прикроватные тумбы, повторяющие рисунок.

Только, кажется, на окне стояли цветы. Точно, да! И женщина. Очень красивая женщина позировала на фоне вечернего города.

От фотосессии веяло теплом, поэтому я внимательно рассмотрела все фотографии, хотя обычно пролистываю или скрываю объявления.

Но где же я?

Сомневаюсь, что дежурный врач мог забрать меня с собой. Но на всякий случай щипаю себя за руку и кривлю губы от боли. Переборщила.

Пахнет… Вкусно. Свежестью.

Повинуясь порыву, поднимаю соседнюю подушку, сохранившую отпечаток головы, и нюхаю. Надеюсь, никто меня не застукает за столько странным занятием.

Аромат очень знакомый. Очень! И я пытаюсь понять, кому он принадлежит, но мысли вскачь бегут впереди меня.

Мама, Вика, Кен… Подружка Вики… Приезд отца… Потерянный голос Маркела, которому я успела набрать в больнице…

И друг Кена. О нём я тоже думаю.

Может… Да нет же…

Прижимаю ладони к щекам и ещё раз осматриваюсь. Ни одна деталь не выдаёт хозяина помещения. Здесь нет личных вещей в поле зрения, кроме моей обуви, поставленной у самой двери.

Постанывая, спускаю ноги и некоторое время ловлю равновесие. Делаю махи руками и разминаю шею. Придя в себя полностью, обуваюсь.

На ручке двери нахожу и свою сумку. Быстро проверяю содержимое. Документы, телефон с несколькими пропущенными — всё на месте.

Осталось понять, к кому и как я попала. Наверное, поблагодарить за заботу и уехать. Опасности я не чувствую. Хотя бы потому, что среди неотвеченных звонков нет ни одного от мамы. Только от отца и Дианы со Светиком. Папе перезванивать не собираюсь, а девчонкам напишу сообщение в чат, когда выйду отсюда.

Открываю дверь и стараюсь ступать тихо. Вдруг хозяева квартиры отдыхают? Но нет. Они беседуют. Не кричат, но я улавливаю раздражение в мужском голосе и тут же покрываюсь мурашками, потому что узнаю его обладателя. Лёгкая хрипотца и очень… ммм… глубокий, наверное, тон…

Фух. Ну да. Вообще-то правильно. Даже логично, наверное. Антон — друг Кена. Он помогал нам, был с нами в больнице и наверняка Иннокентий попросил позаботиться обо мне. Вот почему он мне снился! Я просто сквозь сон его видела, а подсознание перевернуло увиденное с ног на голову.

Смешно же. Во сне он казался чуть ли не влюблённым в меня. И я сама… тоже что-то странное ощущала. Тепло. Да, тепло. Как глупо.

Помимо воли, глаза упираются в накачанную мужскую спину. Меня снова штормит, только теперь от смущения и стыда. Так бессовестно разглядывать просто неприлично, но меня как примагнитило к рисункам, вытатуированным на гладкой коже. Она немного смуглая в тех местах, куда не добрался мастер, сотворивший красоту.

— Я твоя жена, — звучит громко и зло.

Это моментально отрезвляет. От неожиданности делаю большой шаг и сразу узнаю женщину. Она позировала на фото. И она жена. Жена Антона.

П. С. В авторской группе есть фото интерьера спальни Антона.

Глава 29. Антон.

Впору начать биться головой о стену, потому что со стороны сцена выглядит пошлее некуда. Бывшая, орущая, что она жена.

И Ника. Потерянная и испуганная.

Она что-то говорит, прижимая сложенные замком руки к груди, смотря при этом исключительно на Веронику. А я не моргая слежу за Белочкой, готовый в любой момент схватить и не дать уйти.

Но хватать нельзя. Дотрагиваться в принципе нельзя, так как девчонка просто не поймёт и может в своей голове напридумывать неизвестно чего. Спасибо ей, что не плачет и не задаёт вопросов, как именно здесь оказалась.

Списываю на шок, но продолжаю контролировать каждый её шаг.

Я босиком и в одних штанах. Она — полностью одета.

За спиной Вероники приоткрытая дверь. Чтобы выйти, Нике достаточно толкнуть дверное полотно от себя и получить свободу.

Мне нужно хотя бы добраться до обуви.

Поворачиваю голову, примериваясь, как лучше отодвинуть в сторону бывшую, и натыкаюсь на насмешливый взгляд. За всё время Вероника не проронила ни слова, благосклонно кивая на все извинения моей рыжей красавцы.

Моей, бл#дь! Потому что без вариантов уже.

— Полянский, — от былой истерики не осталось и следа. Вероника кусает губы, пряча смех: — Да ладно-о-о?!

Что там «ладно» или «не ладно» меня не интересует. Ника уже держится за дверную ручку и собирается скрыться, но я не могу этого позволить. Не сейчас, когда она разбита вчерашним.

Не сейчас, когда я так нуждаюсь в ней!

— Ника, подожди, — мягко зову, не обращая внимания на веселье давно уже чужой женщины. — Я сейчас оденусь и вместе поедем в больницу. Вероника уже уходит, — давлю голосом. — Не успел вас познакомить.

— Расслабься, девочка. Я бывшая жена Полянского, — пока я подбираю формулировку, она опережает. — Не знала, что у вас всё серьёзно.

— Я… Мы… Нет! Господи, нет! Ваш муж… Он просто помог… Я…

— Ты, кажется, спешила? — обращаюсь к Веронике. — И мой совет: поищите хорошего адвоката. Может быть, он и поможет. Хотя против Малышева… Вряд ли.

Надо отдать должное, без лишних слов, нас оставляют с Никой вдвоём. Она, прижавшись к стене, смотрит на меня расширившимися глазами. Я же впитываю её образ, миллиметр за миллиметром изучая, будто не сделал этого ночью.

Любуюсь, успокаивая грохочущее сердце.

Не могу представить, чтобы предпринимал бы, уйди она сейчас. Возможно, караулил бы в больнице.

— Мне нужно две минуты. Можешь пока выпить кофе или чай. Что ты любишь? Извини, — развожу руками, — не успел заказать завтрак. Могу по-быстрому сделать бутерброды.

Жду.

Ника отмирает и слабо улыбается, а я залипаю на её губах.

— Я не хочу, но… Могу сделать вам?

Понимаю же, что её предложение продиктовано вежливость.

Понимаю, что я не голоден. Но — чёрт побери! — отказаться? Ни за что!

— Очень хочу! Слона бы съел, если бы кто-нибудь приготовил, — подмигиваю и приглашающе веду рукой в сторону кухни. — Справишься? Холодильник, кофемашина…

— Я… попробую.

Очень хочу остаться, но прекрасно понимаю: полуобнажённый мужик и неискушённая девочка. Она чувствует себя не в своей тарелке, что проявляется румянцем и дёргаными движениями.