Янина Логвин - Гордая птичка Воробышек
– А зачем тебе это знать?
– Да так, интересно, правду говорит народная примета, или врет, не краснея. Так как?
– Не снился, – бурчу я тихо. Мало ли что Таньке на ум взбрело? А тот мой сон, где мы летим с Ильей над морем на вертолете, так это Домовой своим урчанием мозг надоумил, не иначе.
– Жалко, – кривит улыбку девушка. – Значит, врет. Мне вот тоже Серебрянский не снился, когда мы у его тетки ночевали. А я трижды подушку под щекой взбивала и вертела со словами: «На новом месте приснись жених невесте», – и ничего. Не приснился.
– Крюкова, ты сама ребенок, честное слово. Тебе двадцать лет, не поздновато верить в народные предания? И потом, Тань, вы же у тетки, а не у Вовки дома ночевали, вдруг, не сошлись звезды и все такое? Не бери в голову.
– Да я и не беру. Просто интересно стало. Ты спи, Жень, я посижу еще немного, фильм досмотрю. Сейчас вторую часть должны показывать, где Мариоша возвращается. Буду уходить, разбужу.
Но Танька будит меня раньше. Мне кажется, уже через несколько минут, едва я закрываю глаза, ее ладонь касается моего плеча, а губы настойчиво шепчут:
– Женька, проснись! А смотри, что я нашла! Да проснись же! Открой глазки, Хаврошечка, потом додрыхнешь, когда я уйду. А то мне одной смотреть скучно!
– Что случилось? – я неохотно выбираюсь из-под одеяла и провожу ладонями по лицу. – Что ты нашла, Тань? – с трудом проталкиваю воздух сквозь колючее горло и ползу плечами вверх по подушке. – И который сейчас час?
– Девять вечера, Воробышек. Петушок свое отпел, Серебрянский за мной уже выехал, бульон я тебе сварила, так что быстренько смотрим компромат, и я убегаю.
– Чего? – шепчу я, поворачиваю голову вслед за многозначительным взглядом девушки и замечаю у дальней стены открытую дверцу узкого бюро. – О, нет, Крюкова! – нахожу запястье Таньки и в ужасе крепко впиваюсь в него. – Ты с ума сошла! Ты зачем залезла в чужой шкаф? Что оттуда взяла?
И Танька, как ни в чем не бывало, отвечает:
– Всего лишь фотоальбом!
* * *– Молодой человек! – я застываю в проходе между рядами кресел и с вопросом в глазах оборачиваюсь к обратившейся ко мне женщине лет тридцати. Высокой и яркой, со смущенной улыбкой школьницы и взглядом куртизанки, накидывающей на плечи дорогую меховую шубку. – Вы не могли бы помочь даме снять с полки сумку? Будьте любезны. Да-да, вот эту! Ох, спасибо, – она невзначай касается плечом моей груди и кокетливо вздергивает подбородок. Говорит грустно: – Никак без мужчины в таких делах не обойтись. Сколько раз зарекалась одна летать, сколько просила мужа сопровождать меня, все без толку. Извечные мужские отговорки: серьезный бизнес и нехватка времени! А мне в Астане такой мануальщик замечательный попался – талант, право слово. Дважды в год к нему летаю на курс терапии, и все одна, да одна. А вы в гости прилетели, или вернулись домой? Вам есть, где остановиться? Так уж случилось, что я знаю парочку хороших гостиниц с уютными номерами и неплохой ресторанчик…
Город встречает меня холодным ветром и легкой снежной метелью. Незнакомка тараторит все время, пока я выхожу из самолета и спускаюсь по трапу. Замечает что-то насчет погоды и такси, и так некстати исчезнувших грузчиков, но я не слушаю ее. Когда за нашими спинами закрываются высокие двери здания аэропорта и мы оказываемся в спешащей к автостоянке суетливой толпе, я взглядом нахожу свою машину и холодно бросаю незнакомке через плечо вместо прощания, так и не запомнив ее в лицо:
– Извини, дорогая, но сил на тебя нет. Да и желания тоже.
Из аэропорта я еду в банк, а после сразу набираю межгород. Матвей долго не берет трубку – старый хрыч, он, наверняка, увидев мой звонок, тут же созванивается со своим доверенным человеком и проверяет банковский счет. И я, зная характер Байгали, терпеливо жду, слушая гудки, безмятежно наблюдая за стелящейся по земле поземкой. Перевожу взгляд на работающие дворники и уношусь мыслями в позавчерашний день, пока где-то далеко отсюда мыши Матвея послушно шуршат, решая его вопросы.
– Ну, здравствуй, сынок! – обманчиво добрый голос Байгали, неожиданно раздавшись в телефоне, возвращает меня в сегодняшнее, развеивая всплывший в памяти образ темного зала богатого дома Шамана. Дюжину молчаливо замерших людей, вставших вокруг меня в тени освещенного круга, и темноволосого Алима, без сознания лежащего у ног. Заставляет закрыть глаза, успокоиться и отпустить из рук дрожь. Ту дрожь, что не уйдет еще долго, служа платой за то взвинченное бесчувственное состояние, в которое я сознательно загнал тело и разум.
– Как все прошло, мой мальчик? Вижу, перевел денежки старику. Ай, спасибо! Да не забудет тебя Аллах! Что бы я без тебя делал? Теперь вот будет на что лекарство и айран купить.
– Твоими молитвами жив, старый лис, – усмехаюсь я, живо представляя себе изрезанное морщинами и оспинками хитрое лицо степняка. – Богатство бедняка – его здоровье, не гневи Всевышнего, – говорю и признаюсь: – Матвей, я ждал тебя.
Он долго вздыхает и шамкает сухими губами, затем отмахивается негромким возгласом:
– Ай! Не люблю я эти самолеты, сынок! Где небо, где земля – шайтан разбери! А потом, тяжело с Шаманом говорить нынче. Совсем злой стал. Волк думает о брюхе, а овца – о жизни. Не понимаю я его.
– Это ты-то овца, Байгали? – называю я по имени того, кто когда-то поверил в меня и поставил на мою жизнь. – Любовь к поговоркам сделала из тебя философа.
– Ай, брось! – смеется старик, и я вместе с ним. – Черная коза от земли голову не поднимает, знай, траву щиплет, силой крепчает, да козлят поит, так и я. А то, что волков не боится, так это волки нынче паршой болеть стали. Иной раз и козе на рога попасть робеют.
Голос мужчины меняется и уже без тени веселья, родившийся Матвеем, но нарекший себя Байгали, интересуется:
– Шаман говорит: не задержался ты у него в гостях. Оставил гостеприимный дом. Что так, сынок? Надеюсь, Айдар хорошо тебя принял?
– Хорошо, Матвей. Но я не в гости к нему ехал, так что обременять собой не стал. Это все, или ты еще о чем-то хочешь спросить?
– Не больно-то словоохотлив Айдар стал. Не уважил старика, не поведал в личной беседе, что да как, на тебя сослался. Вот и расскажи, мальчик мой, чем дело кончилось? Не скромничай. Все ж не сторонний я тебе человек. А я уж, только здоровье поправлю, навещу друга, растолкую, раз запамятовал, о жизни и об уважении. И о ребятках моих, которых он обидел, в дом да к столу не пригласив.
– Все закончилось как в прошлый раз, Матвей. Хотя, пожалуй, прошло куда интересней.
– Ты снова оставил Алиму его никчемную жизнь?
– Условия встречи с прошлого раза изменились. Ты знал. Я бы не пошел на это даже за куда большие деньги. Алим неплохой боец, но…
– Он послушный пес! – обрывает меня старик, и я так и слышу в его голосе гневный рык. – Бесхребетный и глупый! А ты – нет! Вот потому и за честь Шаману тебя сломать! Отомстить за бесславие сына! Но ты еще дурак и сопливый мальчишка! Зачем мне сразу не сказал против кого выступаешь? А я-то понять не могу, отчего между своими тишина, и почему Айдар платит? Почему на одном лишь интересе? Пока не нашелся добрый человек и не объяснил старику, что никто тебя щадить не хотел! Потому и без ставок бой шел!.. Но хорошо то, что хорошо кончается, – умеряет он свой пыл и возвращается к нормальному тону. – Пока я жив, мой мальчик, это была ваша последняя встреча с Алимом. Разозлил меня Шаман.
– Будь осторожен, Байгали, – желаю я пятидесятилетнему мужчине, так рано постаревшему и записавшему себя в старцы. – Айдар изменился и его окружение тоже.
И слышу в ответ:
– Болячки передаются через руки, а парша – через тюбетейку. Бойся парши, сынок, а с руками я разберусь. Коротки они, потянутся, да моего не обрящут. Отыщется у Байгали и на волка капкан.
* * *– О, Илюха, привет! Рад тебя слышать. Ты когда вернулся?
– Здоров, Шибуев. Час назад. Сейчас еду домой. Как там девчонка, ты к ней заглядывал?
– А как же! Обижаешь. Раз пять забегал, последний раз сегодня утром. Нормально девчонка, судя по всему. Хрипит слегка, о большем сказать не могу.
– То есть? Почему не можешь?
– Да не пускает она меня, Илюха! Черт, и где ты ее такую пугливую нашел? Как не приду, у нее один ответ: иди, бегай горными тропками, злой тролль! Ильи дома нет, а без него тебе здесь делать нечего! Я ей даже стихи читать пытался, через дверь, представляешь! Между прочим, лирику молодого Евтушенко! Так она сказала, что у меня нет чувства ритма поэта, голос звучит неправдиво, а пафос зашкаливает. Что у нее от меня болит голова, и вообще, она устала уже отгонять от двери воющего кота, ах-ха-ха! Это у меня-то неправдиво? У апологета чистого слога и знатока девичьих душ? Прикинь, какой расклад!
– Что, вот так и сказала? Я про пафос.
– Хорош стебаться, Люков, просто верь на слово. У меня и так после твоей пациентки в душе надлом и революция. А все из-за чего? Из-за необыкновенных серых глаз!.. Кстати, а как нашу гостью зовут-то? Мне она так и не представилась.
![Александр Широкорад - Давний спор славян. Россия. Польша. Литва [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/217250/217250.jpg)
