Иветта Корпорон - О чем шепчут кипарисы
– Перед отъездом из Афин он пообещал своей бабушке, что найдет меня здесь, на острове, который спас нас обеих, когда мы были на краю гибели. Дафна, мы с его yia-yia помогли друг другу во время войны, когда жизнь здесь была невыносимой. Гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. По людским законам никто из нас не должен был выжить. Но мы с ней сидели здесь каждый вечер, задавая друг другу один и тот же вопрос: почему судьба уберегла нас? – Глаза бабушки покраснели и увлажнились, но, сняв кофе с огня, она тут же взяла себя в руки. – Иногда, Дафна mou, людские законы не работают, и тогда жизнь подчиняется другим, более могущественным силам и правилам. Янни поклялся, что приедет сюда, чтобы выполнить последнюю волю своей бабушки, и таким образом почтит ее память. Но он и представить себе не мог, что эта поездка так сильно изменит его жизнь. Когда это произошло, он осознал, в каком необычном месте нам всем посчастливилось жить и как остров меняет нас. И он может вести себя грубо только потому, что не понимает, как ты могла предпочесть жизнь в другом месте. Но я-то тебя понимаю! – Она протянула руку и похлопала Дафну по колену. – Entaksi, koukla mou, поговори с ним, и ты сама все поймешь. Вы не такие уж и разные, у вас двоих много общего, – закончив говорить, бабушка подняла глаза к солнцу. По его положению над холмом, возвышавшимся рядом с портом, она поняла, что уже больше семи часов утра. В ее представлении день был в самом разгаре.
– Уже поздно! Ты наверняка проголодалась! – Yia-yia несколько раз хлопнула в ладоши, давая понять, что их откровенный разговор окончен. – Садись, я приготовлю поесть! – Она быстро вскочила на ноги и поспешила на кухню.
Дафна спустила ноги со стула на холодную плитку двора. Потянувшись через стол, она взяла briki, но кофе там уже не было, она выпила все, до последней капли.
– Ну вот, так-то лучше. Разве можно работать, не подкрепившись? – Yia-yia вышла из кухни с большим подносом, на котором лежало все необходимое для завтрака, и поставила его на стол.
Дафна наклонилась, чтобы как следует разглядеть, что она принесла. Там было все, что она любила: оливки, сыр, хлеб с толстой коркой, салями, рассыпчатая кунжутная халва с миндалем. В отличие от других народов, которые предпочитают на завтрак сладкий хлеб с джемом, греки любят простой завтрак с большим количеством соли в блюдах.
– Yia-yia, в Нью-Йорке невозможно найти такие сочные оливки, – сказала Дафна, выбрав самую красивую и забросив ее в рот. Она вонзилась зубами в кожицу, защищавшую сочную мякоть, и ощутила взрыв вкуса: сок, уксус и соль, как будто лучи средиземноморского солнца ворвались в ее рот. Закрыв глаза, Дафна проглотила оливку. Как жаль, что вкусовых рецепторов нет ни в пищеводе, ни в желудке, и наслаждение многогранным вкусом этих замечательных оливок получается таким коротким.
– Ne, я знаю. Некоторые вещи невозможно купить, koukla mou. А вот наше старое дерево и бочка отлично нам служат! – Yia-yia махнула рукой в сторону оливковых деревьев, огромные ветви которых нависли над участком. Она ежегодно собирала с них оливки и солила их в огромной бочке на кухне.
С удовольствием жуя оливки, Дафна наблюдала за бабушкой, которая порезала сыр kasseri[35] на тонкие, почти прозрачные куски и положила их в маленькую неглубокую сковороду. Поставив ее прямо на горячие угли, она быстрыми шагами отошла в противоположный угол веранды и сорвала с дерева круглый лимон. Дафна не могла оторвать глаз от сыра, твердые края которого постепенно начинали плавиться и растекаться по сковороде, превращаясь в золотистую массу.
Бабушка вернулась к печке и, положив лимон на стол рядом с собой, наблюдала за сыром – восхитительной растопленной массой с тонкой золотисто-коричневой хрустящей корочкой. Взявшись за подол фартука вместо прихватки, бабушка сняла сковороду с углей. Острым ножом она разрезала огромный лимон и обеими руками выдавила из него сок прямо на пузырящуюся сырную массу.
– М-м-м, – застонала Дафна, оторвав большой кусок хлеба и обмакнув его в расплавленный kasseri. – Я так давно не ела saganaki[36], что едва не забыла, как сильно его люблю!
– Как это? Если ты любишь saganaki, то почему не ешь? – удивилась бабушка.
– Yia-yia, а цвет… это же белый сыр. Ну, или почти белый. Я ведь рассказывала тебе о своей диете.
– Ne, какая глупость эти диеты! В еде главное вкус, Дафна, а не цвет! – проворчала бабушка.
– О, Yia-yia, чуть не забыла! Я ведь говорила со Стивеном сегодня утром.
– Я знаю, koukla mou, он приезжает, и я наконец-то смогу познакомиться с ним!
– Но откуда ты знаешь? – Дафна обмакнула в сыр еще один кусок хлеба. – Я только что звонила ему.
– Я же говорила тебе, дорогая, что остров обо всем рассказывает мне.
Дафна покачала головой. С бабушкой всегда так: она откуда-то узнает о приближающихся событиях. В юности Дафна даже задумывалась, нет ли в этой женщине силы большей, чем интуиция и умение гадать на кофейной гуще.
– Я поеду на Корфу, чтобы встретить его в аэропорту. Всего на один день, так что Эви, наверное, останется с тобой – здесь ей будет лучше.
– Entaksi, как скажешь.
– В какое время приходит Большой Ал? Сегодня или завтра утром? – поинтересовалась Дафна и, поставив тарелку на стол, посмотрела в сторону моря.
– До среды парома не будет. Он ведь приходил вчера вечером.
Дафна вытерла рот тыльной стороной ладони:
– Значит, я поплыву на kaiki.
– Стамати уехал в Афины на свадьбу племянницы. Так что kaiki тоже не будет.
Дафна посмотрела на море, как будто надеялась, что на горизонте неожиданно появится паром, потом обернулась к бабушке:
– И что же мне делать?
– Янни…
Она скривилась:
– Янни? Неужели нет других вариантов?
– Нет, Дафна, только Янни, – повторила бабушка. – Мы попросим его отвезти тебя. Его лодка сейчас исправна, так что я уверена, он не откажет.
Дафна снова посмотрела в сторону горизонта, но он был пуст: лишь море и небо. Ни одной лодки вдали, ни парома, ни kaiki. Чуда не произошло, и ничто не могло спасти ее от ужасающей перспективы провести целых два часа в компании Янни на его лодке. Но выбора не было.
– Хорошо, – выдохнула Дафна. – Пусть будет Янни.
На мгновение ей показалось, что она вернулась в прошлое. Впервые за долгие годы она чувствовала себя так, словно снова сидела в дальнем углу зала в кафе родителей в солнечный воскресный день или на заднем сиденье «бьюика», согнувшись от стыда, когда они съехали с магистрали на Бронкс-Ривер-парквей, чтобы нарвать листьев одуванчика на ужин. Даже сейчас, много лет спустя, она, взрослая женщина, снова оказалась в ловушке своего детства и не могла из нее вырваться.
