Рут Валентайн - Я всё решу сама!
— Послушай, для леди ты слишком прямолинейна.
— Ну, конечно… Вот ты и открылся! — тоном обвинителя заявила она. — По-твоему, все женщины созданы на один манер. Боже упаси, если найдется среди них кто-то со своим мироощущением, со своей индивидуальностью, уж тут ей от тебя не поздоровится. Женщины ведь не имеют права на собственное мнение и собственные чувства, не так ли?
Мартин выключил в вестибюле свет и слегка подтолкнул Кэт, выпроваживая ее из мотеля.
— Не дотрагивайся до меня! — зло бросила та.
— Ты устала. Я тоже. Давай я отвезу тебя к «линкольну».
Мартин подвел вконец расстроенную Кэт к своему джипу, открыл дверь и помог ей забраться на сиденье.
— Подумай… Может, тебе стоит немного поспать перед выездом?
— Я в полном порядке! Я уже далеко не ребенок, и нечего со мной нянчиться, — отрезала она.
Мартин покрутил ручку радиоприемника.
— Ничто так не мешает уснуть за рулем, как хороший кантри-рок…
Кэти-Линн медленно повернулась в его сторону и принужденно улыбнулась:
— О да, и ничто так не лечит женские нервы, как прогулка перед сном.
Бэрк переключил скорость, съехал с дороги и по едва заметной тропе начал подниматься на холм.
— Куда мы едем на этот раз? — вполне владея собой, поинтересовалась она.
— Если ты не слишком устала, мне хотелось перед твоим отъездом в город показать кое-что.
А у Кэти-Линн была одна мечта: поскорей вернуться домой и остаться наедине со своими мыслями, какие они ни на есть.
— Держись, — предупредил Мартин. И тут же от толчка они чуть не слетели с сидений. После чего машина остановилась.
— Ничего себе дорога. Сам, что ли, строил?
Невозмутимый водитель заглушил мотор и повернулся к пассажирке.
— Ты живешь в мире стекла и железобетона. Какая-то музейная крыса решает, что несколько мазков маслом по холсту замечательны, и ты платишь за картину тысячи долларов, вставляешь в раму и вешаешь на стену. А потом тратишь еще кучу денег на охранную сигнализацию, а то, не дай бог, кто-нибудь еще увидит это, извините, произведение искусства…
— Ты привез меня сюда, чтобы навязать дискуссию об абстракционизме?
— Нет, чтобы показать тебе что-то действительно прекрасное. То, чего не найдешь ни в одном музее. Но для тебя все прекрасное либо продается, либо уже куплено. Вроде как — если нет таблички с ценой, то это не искусство.
Его безапелляционное заявление заставило Кэти-Линн несколько смешаться, не сразу пришли на ум слова для возражения.
— В какой-то степени все объяснимо… ну в общем… искусство для меня всегда было чем-то таким, чего мои родители не могли себе позволить, — пролепетала она.
— И тут я с тобой поспорю, — последовал решительный ответ. — Красота и искусство не принадлежат богатым. Возможность собирать картины — одно, любовь к ним — совершенно другое.
— Ты ненавидишь деньги так же, как богатые ненавидят бедность, — высказала догадку Кэти-Линн. — Типичный фанатизм… По-твоему, если у человека есть деньги, значит, заведомо он лишен вкуса, милосердия и каких-либо моральных принципов. А вот бедные, они-то все понимают по-настоящему: и что такое любовь, и что такое красота… Разреши тебе заметить: это подход ограниченного человека. Тебе не дано понять, что шестизначный доход сам по себе еще не превращает человека в идиота. Пожалуй что и наоборот — финансовая независимость способна сделать жизнь богаче во всех ее проявлениях.
Мартин улыбнулся. Как он любит женщин, умеющих с жаром отстаивать собственное мнение! Слишком многие из них всю жизнь твердили лишь «да, дорогой», а когда наконец набирались смелости заговорить с принципиальных позиций, тут уж их некому было и слушать.
— Ну, теперь держитесь, леди, — торжественно предупредил Мартин. — Вам предстоит увидеть самую прекрасную вещь на свете. — Он молча выпрыгнул из машины, подбежал к Кэти-Линн и, схватив ее за руку, стащил с сиденья. — Давай быстрее, а то пропустим!
— Я не могу быстрее! — заартачилась та.
Но Бэрк обхватил руками ее талию, поставил Кэт на капот, забрался следом и встал позади, опираясь о лобовое стекло.
— Слушай, что все это значит?
— Я хочу показать тебе то, что сам считаю высочайшим искусством. Красоту природы, которую нельзя купить, продать или пустить с молотка. И, самое главное, она доступна каждому, кто способен наслаждаться ею. — Он легонько притянул молодую женщину к себе, обвил руками талию и сплел пальцы на ее животе. — Следи за горизонтом, — прошептал Бэрк.
Кэт затаила дыхание, когда над холмами вспыхнули первые лучи солнца. Внезапно небо затопили все оттенки оранжевого и красного цветов.
— Дыши, — послышался приказ.
Кэт тихо засмеялась, поймав себя на том, что и вправду затаила дыхание.
— Как красиво… — восхитилась она. — Никогда не видела ничего подобного.
Мурашки, побежавшие по всему телу, начали собираться в одну точку, пульсирующую у левого уха. Именно здесь она ощутила его губы.
— Красоту не просто видят, красоту чувствуют, — прошептал он и уткнулся лицом в ее плечо.
— Я чувствую тебя, — откликнулась она.
Бэрк обхватил ее еще крепче и притянул к своим губам.
— Да… — выдохнула она в ответ на вопрос, который еще не был задан.
Он разомкнул пальцы и опустил ладони на ее бедра. Золотистая парча казалась прохладной на ощупь, разгоряченная кожа еще не успела согреть ткань. Сжав пальцы, Бэрк потянул платье вверх и обнажил ее бедра. Он сдерживал желание и не торопился давать волю рукам.
Кэт заморгала и уставилась на восход, пытаясь справиться с огненной волной внутри себя, от которой кружилась голова. Надо остановить эти требовательные руки, эти нетерпеливые губы, но не было сил сопротивляться…
Бэрк почувствовал ее замешательство. Его руки замерли. Затем он обхватил пальцами ее подбородок, заставил повернуться к себе и прижался своим ртом к ее горячим губам.
— Еще, — попросила Кэти-Линн, и просьба нашла столь жаркий отклик, что у нее перехватило дыхание.
Сильная мужская рука скользнула вниз и стала поглаживать грудь женщины, скрытую шуршащей тканью. И тут же откликнулось ее тело, напряглись бугорки сосков. Оторвавшись от алчных губ Мартина, Кэт наклонила голову и целовала его пальцы, поощряя их путешествие к обнаженной груди. Руки женщины бесстыдно блуждали вверх и вниз по жесткой парусине, обтягивавшей его бедра, пальцы вонзались в его плоть, как кошачьи когти.
Она билась в его объятиях, ощущая нестерпимый телесный голод. Изгибы ее стройной фигуры, освещаемые утренними лучами, одним своим видом возбуждали его. Больше всего ему сейчас хотелось распластать прелестное, обольстительное женское тело прямо здесь, на капоте, отбросить прочь все эти тесные блестящие тряпки и насладиться ее теплом, вдохнуть в себя жар ее желания.
