Дженнифер ван дер Куаст - В свободном полете
— А что она сказала?
Невольно вытягиваю голову. Да, выразительный жест должен был бы подействовать. Но нет. Тогда вдыхаю поглубже и произношу громкое «шшш!».
Мужчина молча смотрит на меня. Потом поворачивается к жене:
— Что она сказала?
Через два часа фильм заканчивается. Ступаю на эскалатор и поворачиваюсь лицом к Джейку.
— Немного разочарована? — спрашивает он.
— Я та-а-ак рада, что ты это сказал. Я думала, проблема во мне. Я предвкушала…
— Знаю. Я целый год ждал этого фильма…
— Это на моей совести. Я так разрекламировала этот фильм, но он не имеет ничего общего с тем, что я предполагала.
Мы миновали первый пролет эскалатора и остановились на площадке, уже собираясь завернуть и продолжить движение к выходу. Но тут я остановилась.
— Погоди-ка!
— Что такое?
— Гляди! — Указываю на афишу с портретом Тома Хэнкса. — Понятия не имею, что это за фильм.
— Ты о чем? — усмехается Джейк. — Погляди на него. На нем больничный халат. И он в инвалидной коляске. Этот фильм получил награду Киноакадемии, о чем пишут повсюду.
— Мы должны посмотреть его!
— Как, сейчас?
— Он начался всего пять минут назад.
— О-о-о! — Джейк пытается удержать меня. — Нет, мы не можем.
— Но почему?
— Ну, это… неправильно.
— Ты же не всерьез, да? Заплатить десять долларов за посредственный, незаслуженно расхваленный фильм — это, по-твоему, правильно?
— Ты опять почувствуешь себя виноватой. А я не получу полноценного удовольствия.
— Ты и так не получил удовольствия. Короче, — я хватаю его за рукав и тащу прочь от эскалатора, — все в порядке. Одно из преимуществ положения безработного. Фактически нам позволено проходить в кино бесплатно.
— Но я-то не безработный.
— Ты со мной.
Его сопротивление слабеет. И Джейк позволяет увлечь себя в темный кинозал.
Как и предполагалось, второй фильм еще больший отстой, чем первый. Вдобавок сейчас мы уже четыре часа без перекура. Выкатываемся из кинотеатра в возбужденном состоянии.
— Два по цене одного, и все равно того не стоило!
— Конечно. — Я выпускаю облачко дыма. — Просто сейчас не умеют делать такие фильмы, как раньше.
— Ты любишь старое кино?
— По-моему, искусство кинематографа достигло своего пика в «Выпускнике» и с тех пор лишь спускается все ниже по спирали. — Делаю паузу перед следующей затяжкой, прикидывая, не допустила ли я сейчас грубейшего промаха. Можно ли считать «Выпускника» действительно старым фильмом? Не уверена. — Знаешь, чего мне не хватает? Саги, мелодрамы. Поведи меня как-нибудь на Дугласа Сирка, — добавляю я на всякий случай.
— Знаешь, в «Фильм-форуме» в этом месяце ретроспектива фильмов с Блейком Эдвардсом.
— Обожаю Блейка Эдвардса! — От собственного крика зазвенело в ушах. Я, кажется, завопила, как Рок Хадсон, обнаруживший норковый палантин Дорис Дей. Понижаю голос на пару октав, прежде чем продолжить. — И когда точно?
— «Виктор и Виктория» в воскресенье.
— Мы должны сходить!
— Идет, — улыбается Джейк. — Значит, встречаемся.
Знаете, почему Блейк Эдвардc гений? Я скажу вам почему. Собственно, достаточно одной сцены. Джулия Эндрюс, бедная голодающая певица кабаре, смотрит, не отрываясь, сквозь ресторанное окно, как жирный мужик хавает пончик, посыпанный сахарной пудрой. То есть именно жрет, откусывая огромные сочные куски. Джулия, облизывая губы, чувствует легкое головокружение. Камера крупным планом показывает комочки сахара на коротеньком носу толстяка. Затем вновь возвращается к Джулии — но теперь ее нет за окном. Однако видно, как несколько мужчин спешат к тому месту, где она стояла, и наклоняются над чем-то. Когда они появляются в поле зрения, становится ясно: они поднимают на ноги упавшую в обморок Джулию и помогают ей отряхнуть пальто. А потом она возвращается к себе домой и говорит домовладельцу, что переспит с ним за пару котлет.
Вот оно! Вот о чем я толкую.
Мы с Джейком так довольны своим последним выбором, что, выйдя из кинотеатра, храним молчание. Молча закуриваем, словно опасаясь, как бы слова не рассеяли легкое облачко магии кино — не уничтожили след прожектора, отпечатавшийся на нашей сетчатке, не заглушили мелодию финальной песни, все еще звучавшую в ушах.
— Утраченное искусство, да? — произносит Джейк, погасив сигарету. И вместе с ней рассеяв последние мерцания звездного тумана.
— Что? Мюзиклы?
— Нет. Хорошее кино.
Печально.
— Не хочешь ли поужинать?
— Не-а, я не голодна. — Давлю окурок каблуком. — Но знаешь, от чего бы я не отказалась? От большой фруктовой «Маргариты».
Джейк просиял:
— Я знаю одно местечко.
Он повел меня в мексиканский ресторанчик за углом, более напоминающий Тихуану, чем Канкун. Меню довольно однообразно, без лишних отвлекающих подробностей вроде «такое в сомбреро» или «ковбои верхом на халапеньо». И выбор вполне обычный: pollo, carne, cerveza. Наш заказ — «Маргариты» — кажется таким экстравагантным, что бармен, удовлетворенно ухая, закатывает рукава и готовит напиток в неподражаемом стиле.
После двух «Маргарит» и миски чипсов Джейк предлагает еще по одной, а я делаю вид, что обдумываю его предложение. После чего он подает бармену универсальный сигнал «повторить».
— Итак, — говорит Джейк, как только наши бокалы вновь наполнены, — у меня к тебе вопрос.
— Валяй.
— Лучший финал фильма?
Я чуть не выпалила: «Выпускник». Но это такой очевидный выбор. Напряженно шевелю мозгами, пытаясь найти более эффектный ответ.
— О, о'кей, есть! — Делаю большой глоток «Маргариты». — Видел «Ограбление по-итальянски»?
— Оригинал или римейк?
— Оригинал.
— И?
— В финале, когда Майкл Кейн говорит: «Погодите, ребята, у меня есть отличная идея»? Это грандиозно! Все фильмы должны так заканчиваться.
— Неплохо. — Джейк одобрительно кивает.
— Теперь ты.
— Ну, думаю, все говорят одно и то же. — Он пожимает плечами. — Но должен признать, что это «Выпускник».
— Э, слабак.
— Ладно, а как насчет лучшего начала фильма?
— Это слишком легко. «Подручный Хадсакера». Когда Хадсакер встает на стол и выпрыгивает в окно. Теперь твоя очередь.
— «Дикие сердцем». Когда Ник Кейдж пробивает башку тому парню? Знаешь, когда я пошел на этот фильм, кинотеатр предлагал возместить стоимость билета каждому, кто уйдет в первые десять минут.
— Клево. И что, уходили?
— Черт побери, еще как. К тому моменту, когда мозги парня растекались по полу, зал был пуст.
— Вот люди… — Презрительно качаю головой. — Они не распознали бы гения, даже если бы… если бы…
