Белва Плейн - Осколки судеб
– Здесь тебе будет на что посмотреть. Ну а что ты вообще думаешь о стране?
– Удивительная страна. Я встречался и разговаривал с самыми разными людьми. Интереснейшие попадались типы, особенно среди арабов.
– А, арабы, – сказала Ильза. – Мы тоже повстречались, вернее, почти повстречались, с очень интересными типами сегодня днем.
Пол, несколько раздраженный тем, что она затронула эту тему, нахмурился и поправил ее:
– Мы ведь не знаем наверняка. Возможно, это были египтяне.
– Пусть египтяне, – возразила Ильза. Глаза ее сердито блеснули. – Результат-то тот же. Какая разница?
Тим перевел взгляд с Пола на Ильзу.
– А в чем дело? Вы мне не объясните?
– Извини, мы несколько выбиты из колеи, – сказал Пол. – Я не хотел говорить об этом, объясню тебе суть в двух словах.
С неохотой и как можно более сжато он рассказал о том, свидетелями чему они стали по дороге из Эйлата. Пока он говорил, сердце его снова начало учащенно биться, так же, как тогда на дороге.
– Мне бы нужно было заказать виски, да не одну порцию. Ну, сейчас уже поздно, – закончил он, когда официант наполнил его бокал. – По крайней мере, я наверняка засну, если выпью побольше вина.
Тимоти с симпатией покачал головой.
– Бессмысленное страдание. Это ужасно. Но разве политикам есть до этого дело? Большинству из них и с той, и с другой стороны.
– И с той, и с другой? – переспросил Пол. – Но израильтяне хотят лишь мира. Ведь не израильтяне же стреляют по автобусам, убивают фермеров, работающих на полях.
– Ну, мне кажется… Конечно, кровопролитие, которое вы видели, ужасно. Но я хочу сказать, что людей, доведенных до отчаяния, нужно попытаться понять, – как-то невнятно ответил Тим.
«Доведенных до отчаяния? Кто доведен до отчаяния? Люди, пережившие ужасы концентрационных лагерей? Что он имел в виду?» – спрашивал себя Пол.
– В конце концов, – продолжал Тим, – их выгнали с насиженных мест…
– Но, Тим, это же не так. Я был там, я знаю. Арабские лидеры убедили простое население уйти из родных мест. Израильские власти распространяли листовки, их представители ходили по улицам с громкоговорителями, заверяя арабов, что им не причинят вреда, призывая их остаться и жить в мире.
– Не знаю. Говорят…
– Кто говорит? Я собственными ушами слышал, как арабские лидеры убеждали людей бежать. В Хайфе я видел, как они бежали на лодках. – Пол почти кричал.
Ильза прикоснулась к руке Пола. У него мелькнула мысль, что обычно она реагировала более эмоционально, а он призывал ее к спокойствию. И, взяв себя в руки, он уже спокойно сказал:
– 14 мая 1948 года, когда объявили о создании государства Израиль, я стоял в толпе перед музеем на бульваре Ротшильда в Тель-Авиве. ООН проголосовала за раздел Палестины – Иордания отходила арабам, а эта часть – евреям. И я был так горд, что моя страна, Америка, во многом этому способствовала.
Тимоти пожал плечами, давая понять, что тема разговора ему в лучшем случае неинтересна, если не неприятна.
Что-то заставило Пола объяснить:
– Поэтому, как видишь, все было законно. Законно в глазах всего мира.
– Что законно, не всегда справедливо, – возразил Тим.
Двое мужчин словно бросали друг другу вызов. Они забыли о стоявшей перед ними еде, ни тот, ни другой так к ней и не притронулись. Встреча, которая, как ожидал Пол, должна была доставить им радость, превращалась в какой-то форум. Он смотрел на белую скатерть, на которой осталось круглое пятно от вина, похожее на кровь.
– Справедливость, – с горечью произнес он. – А разве справедливо и законно то, что англичане выслали отсюда в лагеря для перемещенных лиц, в Германию к тому же, тех несчастных, которые уцелели после лагерей смерти. Хорошенькое это было зрелище, смею тебя заверить, когда они сгоняли их на суда.
– Я вполне понимаю твои чувства, – сказал Тим.
Тон его был снисходительным и прохладным. Или внезапный приступ усталости заставил Пола вообразить это?
Но ведь женщина, державшая на руках раненого ребенка, не была плодом его воображения. И то, как она шептала: «О, моя детка, моя милая детка. Я хочу умереть», – тоже. И он не вообразил сумку со школьными учебниками и морковку, безобидную морковку в плетеной кошелке.
– Конечно, ты расстроен тем, что увидел сегодня, – добавил Тим. – К несчастью, в подобных ситуациях страдают не только виноватые, но и невинные, не только злодеи, но и хорошие люди. Но это не новость. Так было всегда.
У Пола застучало в висках. Много лет назад, за другим обеденным столом, в Нью-Йорке, он спорил с отцом этого молодого человека. Он и сейчас мог ясно представить себе эту картину – хрусталь, масса цветов, бриллианты Лии, испуганные лица присутствующих.
– Добро, – сказал тогда отец Тима, отметая все их возражения пожатием плеч, обтянутых дорогим, безукоризненно скроенным костюмом, – должно страдать вместе со злом.
Массовое истребление людей в концентрационных лагерях он оправдывал, используя те же слова, которые сейчас повторил его сын, столь на него непохожий. В этом совпадении было что-то жуткое. Сын презирал своего отца и его богатство; сын был интеллектуалом, очаровательным, солнечным человеком.
Вслух Пол сказал:
– Все это лишено смысла.
– Любой спор, как правило, лишен смысла, если вдуматься. Людей невозможно переубедить, когда затронуты эмоции, особенно когда обсуждается такая взрывоопасная проблема, как расизм.
Тим намазывал масло на булочку. Спокойные неторопливые движения его пальцев и то, как он откусил хрустящую корочку, вызвало у Пола странное ощущение. Ему показалось, что сама обыденность этих действий была насмешкой над его чувствами. Он наполнил свой бокал. Вообще-то, он уже выпил больше своей нормы и чувствовал, что вино начинает ударять ему в голову, но сейчас ему было все равно.
– Расизм? – повторил он. – А он тут при чем?
– А как же сионизм? Это ведь форма расизма, разве не так? Неужели ты не признаешь, что это так?
Ильза судорожно вздохнула и перегнулась через стол, словно желая схватить Тима.
– Ничего подобного мы никогда не признаем. Это возмутительно! Ты слышал, Пол? Ты слышал, что он сказал?
– Тимоти, я не понимаю, – заговорил Пол, стараясь не выходить из себя. – Сама Ильза и все эти люди, – он махнул рукой в направлении окна, будто относя свои слова ко всему городу, – лучше, чем кто-либо другой, знают, что такое расизм. Да и ты сам… Возможно, тебе неизвестно, что некоторые родственники твоей матери стали жертвами расизма. Поэтому как ты можешь так говорить!
Ильза встала.
– Прекрати, Пол. Ты ничего не докажешь. Ты говоришь не с тем человеком. Мы сегодня и так достаточно напереживались. – Она дрожала и плакала. – Я иду наверх. Извините.
