До встречи в моих снах (СИ) - Ветрова Влада

Будто в солнечное сплетение пробивает. Прямо в глаза мне смотрит, сука безжалостная. Ни вины, ни жалости, ни раскаяния. Ничего, абсолютно. Одно только отвращение.

Я вцепляюсь в руль, чтобы упаси Господи не отвесить ей пощечину. Чтобы собственными руками не придушить, лишив ребенка обоих родителей разом. Смотрю прямо перед собой, сквозь лобовое стекло, покрывшееся мелкой моросью.

– А сообщить? – спустя время спрашиваю я и резко разворачиваюсь, прибивая ее взглядом. Жанна быстро опускает голову, скрыв лицо за стрижкой каре с идеально ровным срезом. – А мне сказать, Жанна! – срываюсь я на мощный раскатистый рев, от которого по салону проходит вибрация, но дрожать остается только она.

– Ты меня выгнал, – сорвано говорит она, вскинув голову. По ее щекам скатываются слезы, но, странное дело, они больше не трогают. Не задевают за живое. Мне с прежней силой хочется вцепиться в ее горло. – Ты забрал мою молодость! – выкрикивает она претензию. – Мою красоту! Годы моей жизни! А потом – выставил! И я ушла, да! Я все сделала, как ты хотел! Все!

Резко отстегнувшись, я выхожу из машины, побоявшись в самом деле сделать что-нибудь непоправимое.

Это немыслимо. У меня просто не укладывается в голове.

– Как ты вообще… – зло начинаю я, склонившись у распахнутой дверцы, но затыкаю себя и громко хлопаю ей, установив хоть намек на дистанцию.

Я ж ее сейчас прибью. Спрячу тело и выкраду собственно ребенка. О котором не знаю ничего! Даже пол! Моему ребенку три года, больше уже, а я его в глаза не видел! Я даже не видел…

– Покажи, – рычу я, сев обратно. Колошматит уже. Сердце молотит в груди, в висках бахает так, что кажется, голова вот-вот треснет. Нет ни шанса на то, что я смогу успокоиться, пока она рядом. Пока легкие пробивает запах ее духов, превращая их в решето. – Покажи! – ору я разъяренным медведем.

Медведицей, потерявшей свое драгоценное чадо. Страшной. Смертоносной в ярости.

Жанна громко всхлипывает и дрожащими руками лезет в сумочку. Долго там копается, шмыгает носом и капает на подкладку слезами, пока наконец не подцепляет длинными ногтями свой телефон. Двигается в сторону от меня, максимально далеко. Потом показывает мне их с дочерью совместную фотографию.

Я залипаю на малышке, трогательно целующей мать в щеку. Толком непонятно, на кого сильнее похожа, но требовать еще снимок я опасаюсь: чревато сердечным приступом. Из-за всего пережитого за сегодняшний день на моих глазах вновь выступают слезы.

Это какое-то безумие. Так не бывает. Так неправильно! Так чудовищно неправильно... Моя злоба растворяется в непонимании, а остатки дожирает острое чувство несправедливости, разрывающее грудину.

– Почему?.. – только и спрашиваю я, переведя на бывшую взгляд.

– Мне всегда было достаточно тебя, – холодно и с прежним отвращением говорит она, вытирая слезы. – Я выходила за тебя, не за перспективы. И ты меня предал. Ты меня сломал. Раздавил. Уничтожил. Я после этого осталась обязанной, да? – кривляется она.

– Речь не о тебе и мне. Ребенок имеет право на общение с обоими родителями, – сквозь зубы цежу я. – По закону.

Чего мне стоит не оскорблять ее – словами не передать. Я выдавливаю из себя подобие вежливости, но уже и не думаю разыгрывать спокойствие. Я на грани. Одно неловкое слово с ее стороны и меня понесет в такие дали, из которых обратного билета уже не взять.

– Судись, – одними губами говорит она, практически беззвучно, но ее голос набатом бьет в моей голове. Я готовлюсь сделать фатальный для нее бросок, но она вдруг добавляет: – Или мы можем пойти другим путем.

Я напряженно жду продолжения, пытаясь предугадать, что она задумала. Мне платить нужно будет за общение со своим ребенком? Вряд ли, ее обида на меня такая глубокая, что отказалась даже от алиментов. Ничего другого в голову просто не идет, слишком взвинчен.

– Каким? – задаю я ожидаемый Жанной вопрос.

– Сначала мы наладим общение друг с другом, – огорошивает она. Из моей груди рвется протест, но она взмахивает кистью, останавливая меня от попытки высказать мнение. Отворачивается от меня и безапелляционно заявляет: – Я не собираюсь жить на пороховой бочке, Коль. Не собираюсь скандалить при дочери, а это неизбежно, пока мы не уладим личные разногласия. Отдавать тебе ее без надзора я тоже не смогу, во всяком случае пока. И даже не потому, что не доверяю тебе. Просто ты понятия не имеешь, что с ней делать.

– И кто в этом виноват? – рычу я.

– Смотри первый пункт, – закатывает глаза Жанна.

Я стискиваю зубы и всерьез засматриваюсь на остановку за ее головой, мысленно прикидывая, что мог бы там раскурочить. Но остаюсь на месте.

– Это так сложно, да? – с ноткой отвращения, но больше печально спрашивает она. – Научиться взаимодействовать со мной. Общаться спокойно. Не ненавидеть ежесекундно.

– В текущих реалиях – да, – с трудом расцепив зубы, предельно откровенно говорю я.

– Ты вышвырнул меня, как шелудивую кошку, – вылупив глаза и подавшись ко мне грудью, шипит Жанна. – Двенадцать лет я любила тебя больше себя. Двенадцать лет была предана тебе. Терпела твои бесконечные отлучки, командировки, твою холодность, отстраненность. Ни на кого другого даже не смотрела, хотя и знакомились, и предлагали! Это ты не сумел создать благоприятную для развития нашей семьи атмосферу, ты только просил и давил, ничего не давая взамен. Но обвинил в этом почему-то меня. И теперь я хочу лишь одного. Чтобы ты приложил усилия. Потому что нам и без тебя неплохо живется. Мы в тебе не нуждаемся, ясно?

Я прожигаю ее ненавистным взглядом, на другой неспособен. Понимаю прекрасно, как сильно она извращает реальность сейчас, но, черт меня победи, ее слова царапают нутро. Это – ее правда. И она горька. Ее жизнь, ее быт, все наполнено горечью и несбывшимися мечтами. Как моя до встречи с Аней.

«Почему все происходит именно сейчас?», – с надрывом стонет внутреннее Я.

– Я хочу ее увидеть, – хрипло говорю я.

– Исключено! – резко отвечает Жанна, а мои глаза снова заливает жаром гнева. – Пока ты не научишься слышать меня и не начнешь уважать мое мнение! – с запалом заканчивает она. – Ее психика очень нежная сейчас. Она реагирует на малейшее проявление агрессии. Улавливает даже мимику, жесты, взгляды! Это то, на что она опирается сейчас, осваивая мир. И я не хочу, чтобы она видела, как ты на меня смотришь, – глухо заканчивает она. – Не хочу, чтобы она знала, как сильно мужчина может ненавидеть женщину.

– Моей вины в этом нет, – заторможено отвечаю я.

– Тыкать друг в друга пальцем ситуацию не изменит. Ты злишься, но знаешь, что я права. Подумай и позвони мне, – устало заключает она и покидает машину, встав под козырьком остановки.

– Подвезти тебя? – опустив стекло, спрашиваю я.

Жанна хмыкает. Знает, что предлагаю я только ради того, чтобы узнать, где они с дочерью живут. И отрицательно покачивает головой.

– Обдумай и перезвони, – отвечает она и отворачивается от меня, давая понять, что встреча окончена.

Я срываюсь с места и, не придумав ничего умнее, еду к сестре. Уже действительно поздно, но я прекрасно понимаю, что спать она, не получив от меня весточку, не ляжет. И, получив, завалит вопросами. А на телефоне мне хочется повисеть совсем с другим человечком.

У подъезда все же пишу ей сообщение, спрашивая разрешения.

«Конечно поднимайся!», – тут же отвечает сестра и ждет меня у распахнутой настежь двери.

– Бусен, прости, одни нервы от меня, – виновато бурчу я, делая шаг в квартиру.

– Глупости не говори, – быстро шикает она.

– Жанна родила, – сообщаю я главное, а у сестры отваливается челюсть. – Я отец, Василис.

Сестра загораживает открытый рот ладонью, не в силах закрыть его. А я, несмотря на произнесенное вслух, ничего подобного не чувствую. Даже близко. Ни отец, ни родитель. Никто. Взрослый холостой мужик, который, излив душу, оставит уют чужого очага и вернется к себе, в берлогу без ремонта, в купленную на сдачу от продажи совместного с женой жилья квартиру с соседом-алкашом.