Я тебе изменил. Прости (СИ) - Инфинити Инна

— Ба, привет! — открыв дверь своим ключом, прохожу в квартиру. — Ты дома?

Из зала доносится звук работающего телевизора, и через несколько секунд выходит бабушка.

— Тимоша! — она идет ко мне с доброй улыбкой на лице, распахнув руки для объятий.

— Привет, ба, — обнимаю ее и целую в исполосованную морщинами щеку.

— Как я рада, что ты приехал. Проходи, проходи, — оглядывает меня с головы до ног. — Ты как будто похудел, — недовольно цокает языком. — Давай борщ тебе погрею. И пирожки с капустой есть. Твои любимые.

Я невольно улыбаюсь. Бабушке всегда мерещилось, что я голодный и худой.

— Буду и борщ, и пирожки, — отвечаю, чтобы не обидеть ее. — Но сначала мне нужно почистить кроссовки. Испачкал.

Я прохожу в ванную, достаю из рюкзака средства для чистки белой обуви, которые всегда ношу с собой, и быстро устраняю грязь. Я ненавижу пятна. Никакие. Будь то пятна от уличной лужи, жирной еды или крови.

— Как твои дела? Как Эшли? Ты давно не присылал новых видео.

Я прохожу на кухню и сажусь на свое любимое место за столом у стены. Бабушка поставила кастрюлю борща на плиту, аромат от него уже разнесся по помещению. Бабушка категорически отказывается пользоваться микроволновкой, называя ее бесполезным предметом, который «греет тарелку, но не греет еду».

— Извини, забыл. Сейчас скину тебе, — лезу в карман за телефоном.

Пока бабушка греет борщ, отправляю ей последние видео своей дочки, которые присылала Рэйчел. На одном они гуляют на детской площадке, Эшли играет с другими детьми. На втором Эшли плавает в бассейне. На третьем Эшли на дне рождения своей подружки из садика.

Бабушка надевает очки, берет в руки телефон и с грустной улыбкой на лице смотрит видео. Ее глаза становятся влажными от слез.

— Тимоша, она так на тебя похожа.

— Да, есть такое.

— Я купила кое-что для Эшли. Мы можем сходить на почту и отправить посылку?

— Конечно.

— Помру, наверное, так и не увижу правнучку, — бабушка вытирает слезу, выкатившуюся из уголка глаза.

— Ба, ну хватит! — прошу с раздражением.

Тяжело вздохнув, машет на меня рукой — мол, ну тебя — и встает выключить

погревшийся борщ. Я оглядываю простенький интерьер кухни, в которой вырос.

Бабушка не хочет делать ремонт. Она вообще от всего отказывается, что я ей предлагаю. «Мне ничего не надо» — вот ее ответ. А если я сам, не спрашивая, что-то ей покупаю, то она либо не пользуется вообще (как микроволновкой), либо сдувает пылинки (как с нового большого телевизора).

Бабушка привыкла жить в бедности и вечной нехватке денег Она не понимает, как можно просто пойти и купить что-то новое и дорогое, ведь нужно копить деньги пару лет. Я рос в этом бесконечном дефиците денег абсолютно на всё: продукты, одежду, обувь, мебель. При этом бабушка все равно старалась дать мне все самое лучшее, что могла, отказывая себе в элементарных нужных вещах типа нового пальто или новых сапог. И на мой первый компьютер она копила два года. Тогда в детстве я и пообещал себе: однажды я буду зарабатывать столько, что моя бабушка ни в чем не будет нуждаться, а у меня будет все, что я захочу.

Я исполнил свое обещание. Только бабушка по привычке живет, на всем экономя (зачем тратить деньги, даже если их много!). Ну а я действительно имею все, что мне хочется: от конкретной квартиры, в которой хочу жить, до конкретной девушки, с которой хочу спать. Сейчас это Вера.

— Меня все соседи спрашивают, чем ты занимаешься. Я отвечаю, что ты айтишник. Но они просят рассказать подробнее, а я не могу. Что именно ты делаешь, я не могу никак понять. Мне эти твои компьютеры непонятны.

Я ем борщ и улыбаюсь.

— Моя работа не столь осязаема, как была твоя.

Бабушка всю жизнь проработала акушеркой в роддоме. У нее каждый день был день рождения, а то и не один.

— По-моему, компьютеры только портят молодежь, — разводит руками. — Как посмотрю, кто по улицам ходит. Ужас! Не поймешь, то ли это мальчик идет, то ли девочка. А как страшно матом ругаются! Я аж не выдержала, сделала замечание в автобусе одной молодой компании. Ну хоть не стали огрызаться, а правда замолчали. Это все влияние компьютера и интернета, потому что в наше время такого не было. А по телевизору недавно сказали...

Я молча слушаю бабушку и киваю. Она убеждена, что компьютер испортил современную молодежь. И ни капли не согласна с тем, что телевизор испортил родителей. А я слишком сильно люблю свою бабушку, чтобы спорить с ней из-за такой ерунды.

Накормив меня борщом, бабушка ведет меня в гостиную, чтобы показать, что она купила для Эшли. Здесь несколько платьев, кофт, юбок, куклы и другие игрушки, а также русские сладости: шоколад «Аленка», конфеты «Мишка косолапый», батончики, вафли... Эшли любит наши сладости. Она будет рада получить такую посылку.

Мы собираемся и идем на почту. Там я помогаю бабушке сложить все в коробку и пишу американский адрес Рэйчел. Потом мы немного гуляем по близлежащему парку. Бабушка рассказывает про своих подруг их детей и внуков. Я слушаю и киваю, задаю какие-то вопросы про тех людей, которых помню из детства. Через час прогулки провожаю бабушку домой. Там кладу в хлебницу на кухне несколько пятитысячных купюр. Если буду совать деньги ей в руки, она их не возьмет и начнет убеждать меня, что ее пенсии на все хватает. Она и эти-то вряд ли потратит. Скорее всего, купит что-нибудь для Эшли, чтобы отправить новую посылку. Но я спокойнее себя чувствую, когда знаю, что у бабушки есть деньги, а не одна мизерная пенсия.

В машине долго кручу в руках телефон, не решаясь набрать номер Рэйчел. Самые трудные разговоры — те, в которых за вежливыми фразами скрывается океан боли и недосказанности. В Калифорнии на десять часов назад. То есть, сейчас утро. Должно быть, Рэйчел уже проснулась и готовит завтрак для Эшли. Дочь еще болеет. Вчера я снова разговаривал с ней, температура не проходит.

Нажимаю кнопку вызова. Гудки идут долго. Это странно для Рэйчел, обычно она всегда носит телефон с собой, и я начинаю немного беспокоиться.

— Алло, — наконец-то, раздается слабый сонный голос.

— Привет, Рэйчел. Я разбудил тебя?

Она кашляет в трубку.

— Все в порядке, уже пора вставать.

Я хмурюсь.

— Ты тоже заболела?

— Да, мы с Эшли вдвоем. Какой-то ужасный вирус.

— Оу, она не говорила, что ты тоже болеешь.

— Ты что-то хотел? — переходит сразу к делу.

Рэйчел всегда так делает, когда я звоню. Она намеренно сводит разговоры только к ребенку или к оплате счетов. Больше ни о чем она со мной общаться не хочет.

Откидываюсь затылком на подголовник и прикрываю свинцовые веки.

— Да. Я отправил вам посылку для Эшли. Это от моей бабушки. Придет через несколько недель.

— Хорошо. Что-то еще?

Да. Что-то еще. Куча чего еще. Я, блядь, хочу знать, как ты. Чем ты занимаешься. Что у тебя нового. Как дела на новой работе. Я даже не знаю, что это за работа.

— Как твои дела, Рэйчел? — спрашиваю в лоб.

На том конце провода висит растерянное молчание.

— Нормально, — отвечает после паузы в несколько секунд. — Ну, если не считать этого дурацкого вируса.

— Вы были у врача? У вас есть лекарства? Тебе кто-нибудь помогает?

— Да, все в порядке.

Теперь я растерянно молчу. Потому что мой последний вопрос был немного опрометчив. Рэйчел некому помочь, кроме пары замужних подруг, у которых своих забот по горло. Ее родители живут в другом штате, в четырех часах езды на машине. И они не очень любили навещать нас в Калифорнии, предпочитая, чтобы это мы ездили к ним. Даже когда родилась Эшли.

— Точно? — переспрашиваю с подозрением. — У тебя есть помощь?

— Да, не переживай. Все в порядке. Обо мне есть кому позаботиться.

Блядь, я не понимаю, что она имеет в виду под «обо мне есть кому позаботиться». Ее родители приехали из другого штата? Она попросила о помощи подруг? Или у Рэйчел появился мужик? Последнее — куда более вероятно, чем помощь от родителей или друзей. В висках появляется пульсирующая боль.