В оковах его власти (СИ) - Орлова Юлианна

БЕЛОВ

Я бредил сном, где меня снова и снова преследовала она. Уж не знал, сколько мне нужно выпить, чтобы не видеть ее, не знал, как избавиться от чертового наваждения, и я решил поддаться искушению. Просто принять эту нереальность в своей голове, чтобы окунуться в то, что я методично себе запрещал.

Жизнь все-таки сука, она раз за разом толкает меня в то, что пережить уже кажется невозможным.

И все было как наяву, все так, как я себе и представлял когда-то. Мне казалось, что даже лучше, запредельно, идеально.

Маша совсем еще девочка, у которой вся жизнь впереди без меня, и я это понимал, однако не в тот момент.

Впервые во сне я слышал запахи и мог почувствовать тепло кожи. Втянув поглубже аромат цитрусов, я зарылся носом в распущенные мягкие волосы, водопадом струящиеся по изящной спине. Совсем как живая. Совсем как в реальности. Я провел губами от шеи до виска, запечатлев невинный поцелуй. Словно украденный, не позволенный мне. Но это сон, и все запреты сняты, остались больные фантазии и такой же ублюдочный зритель, мечтающий стать активным исполнителем. Сегодня можно. Отпустить себя, поддаться.

Я водил руками по ее телу, запечатлев наощупь каждый изгиб, чтобы потом воссоздавать в следующей серии сновидений. Мне нужен был сериал на эпизодов эдак сто, чтобы без повторов и с уникальным сюжетом.

—Нет, пожалуйста, — Маша медленно отступала и почему-то смотрела на меня испуганно, в глазах читались ужас и паника.

Не уходи, мне просто надо тебя касаться. Я хочу тебя слышать, видеть и трогать. Хотеть касаться признак сами знаете чего, но я запретил себе это чувство. Сейчас я просто буду ее касаться, просто наслаждаться минутой, а потом проснусь, и все развеется пеплом по сгоревшей реальности. Суке. Где снова буду я и моя (не)идеальная семья, и где не будет больше ее.

—Не бойся, я не обижу, никогда не обижу.

В эти глаза можно смотреть бесконечно, даже сейчас, даже в моем состоянии, даже при больном воображении я все так же не смог отвести взгляд. С ней это просто не работало. Зато магнитило. Зажигало и освещало все темные закоулки души. Даже дышалось с ней иначе, полной грудью. И до болезненных спазмов — так хотелось побольше впитать в себя. Словно губка я наполнялся мельчайшими капельками, и даже эти атомы были для меня наградой.

Пухлая грудь Маши виднелась сквозь белую рубашку. Напряженные соски вырисовывались слишком четко, и клянусь, я видел их цвет. Детали впивались в мой мозг и добивали окончательно и бесповоротно. Пришлось прикрыть глаза, чтобы не сойти с ума. Ладони сами потянулись к ним и мягко обвели, а затем накрыли и сжали. Сладкий вздох, больше похожий на стон, отпечатался в душе еще одной раной. Она красиво звучала всегда, а сейчас особенно.

Как же хорошо, подумал я тогда, НО без одежды будет лучше. Я смаковал, медлил, как медлят иногда с поеданием сладкого, рассасывая очередной кусочек плитки шоколада. Молочного с орехами, которые позже осторожно разжевывают уже после того, как рассосали шоколад. Так едят люди, помешанные на этой сладости, так же сейчас смаковал нереальную Машу я.

—Сашенька, отпустите меня…— шептала она тихо, перехватывая мои руки. Маленькие пальчики едва ли могли бы обхватить кисть. Да что там, на фоне моей лапищи они смотрелись кукольными. Я бы расцеловал каждый, что, собственно, и начал делать, склонившись к изящным ручкам. Осторожные, аристократические, на них смотрелись бы идеально украшения, что дарят любимым.

Сладкая кожа, сладкая девочка. От желания, что пульсировало в штанах, у меня рвало крышу буквально, несмотря на мигрень, о которой я забыл. Проведя языком по пальцам, я на мгновение ощутил большее опьянение, как будто молодое вино хлынуло в глотку непьющему человеку.

Она вся сплошная нежность, юность и доброта, что заставляет меня сходить с ума.

—Опять «вы», даже тут «вы», — я сказал ей обращаться со мной на «ты», но этой девочке приказать невозможно — все равно сделает по-своему. Но зато Сашенька. Сашенька— это приятно, меня так никто не звал больше. Вообще никто. Потому что никакой я уже не Сашенька, я Александр Белов. Меня боятся, передо мной лебезят, меня хотят заполучить, но все никак. Я словно трофей, что не достался в итоге никому. Теперь я чемодан без ручки, меня и оставить странно как-то, но и выкинуть жалко.

Печально улыбнувшись, я склонился к острым ключицам, выпирающим даже как-то неестественно. Худенькая такая. Поцеловав косточку, глаза сами прикрылись от наслаждения. Так разве бывает? Все тело было наэлектризовано и хотело одного — освобождения своих пороков. Свирепствующий зверь уже клацал зубами обезумевшей морды и пускал слюни перед ней, склоняясь и сдерживаясь из последних сил.

—Пожалуйста, — мольба в голосе заставила меня напрячься. Я ведь ничего плохого даже не думал. Не обидел бы, только приятно бы сделал. Только так, что она кричала бы от наслаждения и просила бы еще.

—Можно я просто поцелую тебя? — обхватив лицо девушки, я уперся носом в нежную кожу.

Она самое что ни на есть чудо, которое я не заслужил и никогда не заслужу. Мой удел — вот такие больные фантазии. Ты просишь разрешения у сновидения, Белов, ты разговариваешь с миражом.

Маша кивнула, я видел сквозь пары алкоголя, затуманившего рассудок. Я должен был быть хоть тут адекватным, чтобы все помнить. Черт возьми! Я хотел все помнить с точностью до секунды, а потом обязательно будет все идти на повторе. Снова и снова. Но с другими, на месте которых по итогу непременно будет она одна.

Смотря в эти наполненные проступающей влагой глаза, я ломал себе руки мысленно, но продолжал удерживать ее подле себя, так близко, что ее вздох и сердцебиение мог ощущать кожей. Какая она наощупь? Всем телом? Как нежный бархат, самый дорогой из существующих?

Мы столкнулись лбами, а казалось, что вселенными. Нельзя больше терпеть, иначе я просто порву ее в своем сне, и пусть меня убьют за это, ведь даже тут позволить себе сделать ей больно я не мог.

—Я не могу тебя отпустить, девочка, потому что тебя на самом деле нет, —я рывком вгрызся в мягкие и податливые губы, вкусив наконец-то то, что мне нельзя. В полной мере осознав, что точку невозврата я давно перешел. Срывая с девчонки рубашку, в голове пульсировала лишь одна мысль, — я не смог бы отказаться сейчас, не смог бы просто отойти в сторону. И сейчас все что оставалось, — позволить сорваться в пропасть тут, чтобы потерять себя в немыслимых фантазиях, где ее вкус кажется настолько реальным, что я бы продал душу дьяволу, лишь бы это не заканчивалось никогда.

Пусть тогда это будет мой ад, бесконечный, и пусть я в нем сгорю без остатка.

Почему я все еще был одет? Срывая с себя пиджак и разрывая рубашку, я одновременно смог освободить полностью освободить Машу, рассматривая эту божественную грудь так близко, что мог бы коснуться языком. И я коснулся, ведя им вдоль кромки скромного лифчика. Ей надо было ходить в шелках, в самом дорогом, но даже в обычном она заводила меня больше, чем все голые девицы мира. Прижавшись пахом к ее животу, я застонал от боли и бессилья. Как тут оставаться в здравом уме? Как все запомнить? Я хотел все помнить.

Руки девчонки нежно обвили меня за шею, и это было лучшее, что случилось. Лучше этого нет ничего больше, только мое ощущение себя в ней, где будет так, что я потеряю рассудок окончательно, вбиваясь в нее посильнее и поглубже, оставляя внутри часть себя, лишь бы она никуда не исчезла от меня больше. Я хотел, чтобы она пахла мной, чтобы в ней был я, чтобы она была на мне, и чтобы все это никогда не заканчивалось.

Потому что такое безумие не может закончиться.

Я не хотел просыпаться. Не туда, где маленькая ладошка не ложится на мою щеку, не туда, где нет ее пушистых волос, касающихся лица.

Я хотел остаться тут навсегда.

С ней, близкой к моей коже. И чтобы еще ближе, но ближе просто некуда.

Я целовал ее как обезумевший, встречая полный отклик, абсолютное желание в ответ. Маша обнимала меня несмело и неумело, и я улыбался, как больной ублюдок, в перерывах между всем, что между нами происходило.