Дикий. Его неудержимая страсть (СИ) - Савицкая Элла

Последние слова я почти не слышу. Внешний вид Ри гораздо красноречивее собственных воспоминаний. Но те, как назло, высовывают головы из укрытия и ехидно скалясь подкидывают кадр того, как Ри мне что-то говорит откуда-то со стороны. Четко картинку рассмотреть не получается, но с головой хватает того, что чужая женская физиономия находится прямо около моего лица, и это не Рина.

Дыхалку спирает, стоит всему смыслу дойти до мозга. Пульс с тяжестью набирает обороты, удар за ударом. Рука с телефоном тяжело опускается вдоль тела.

— Я так понимаю, напоминать о том, что вчера произошло, тебе не нужно, — доносится из угла террасы бесцветным голосом.

Глава 28

Марина

Желваки на лице Матвея бугрятся, взгляд острый, пронизывающий. Он пытается им пробраться мне в голову, как делает всегда, когда мы ссоримся. Высчитывает степень моей злости. Только сейчас считать нечего. Я не зла. Скорее это чувство можно назвать опустошением. Всю ночь, пока сидела и смотрела на него спящего, думала о том, как невыносимо будет жить без него. Начинать каждый день, захлебываться в новой реальности, где я буду одна. Все с нуля. Только воспоминание того, в чем я варюсь ежедневно, вот уже сколько времени перечеркивает малейший зародыш желания остаться, плюнуть на гордость и дать нам очередной шанс.

— Ри… Ты знаешь, что я бы не стал спать с другой, — прерывает поток моих мыслей Кешнов и первым нарушает молчание.

— Раньше знала. Теперь нет, — на то, чтобы придать голосу хотя бы какой-то оттенок, нет никаких сил. Он, словно вампир, высасывал их из меня день за днем, и вот ничего не осталось, — если бы я вчера не зашла, ты бы с большой вероятностью переспал с той девкой, даже не понимая, кого ты трахаешь. А на утро об этом и не вспомнил бы.

По лицу Кешнова пробегает тень, и он морщится, качая головой, словно сам отказывается верить, но мне-то доказывать обратное нет смысла. Я сама все видела.

— Ри, — выдыхает, — я не знаю, как это случилось. Но судя по тому какое у меня сейчас состояние и по тому, что не помню ни черта, мне кажется, меня накачали. Я не знаю, блядь, как. Но я выясню это, — металлические нотки подтверждают озвученное намерение, и сомнений в том, что он действительно выяснит, даже не возникает. Он-то выяснит, но сути это никак не меняет.

— И что потом? — думаю, мой вопрос звучит резонно. — Ну выяснишь, сравняешь с землей, как всегда. А потом появится другой человек, которому ты помешаешь, третий, четвертый. Ты прекрасно знаешь причину, почему это произошло. Дело ведь даже не в девке. Я столько раз просила тебя оставить эти гребаные бои. Ты ведь понимаешь, что в этом бизнесе не крутятся приличные и честные люди?

— Ты думаешь, это так легко? Взять и бросить? — нервным движением Матвей поджигает сигарету, — Ри, ты прекрасно знаешь про долг и про то, что такой человек как Елисеев не остановится, пока не получит свое. А просто держа спортивные клубы, я буду выплачивать его еще десяток лет.

— Тогда может нам стоило бы затянуть пояса? Не выкупать квартиру пока что, повременить с машиной.

— Она и так в лизинге, Рина.

Сама не знаю зачем веду эти бесполезные беседы. Уже вчера вечером ведь приняла окончательное решение, а сейчас смотрю на него, побитого всего, и в груди тлеет последняя надежда, что хотя бы после случившегося Матвей остановится.

— Матвей, ты понимаешь, о чем я. Мы могли бы жить скромнее, если бы ты не тратил деньги налево и направо как сейчас.

— Ри, — морщится Кешнов, глубоко затягиваясь и выпустив дым, вонзается в меня острым взглядом, — чтобы купить всю землю, на которой стоят мои клубы, и с нуля их построить, обычная экономия не прокатит. Да и какая может быть экономия, если я наоборот делаю все для того, чтобы ты ни в чем себе не могла отказать?

— А, то есть это ради меня ты появляешься дома на час и опять уезжаешь, даже забыв иногда поинтересоваться как мои дела? Ради меня прешься на ринг и позволяешь себя избивать? Ради меня по клубам своим шляешься и со своими дружками напиваешься, оправдывая это "налаживанием связей"?

— Не перекручивай, Шведова! — яростные сполохи в синих глазах говорят о том, что Матвей злится, а уже через секунду он с силой вдавливает недокуренную сигарету в пепельницу. — Ты сама видишь, что я делаю все только ради того, чтобы ты ни в чем не нуждалась! Чтобы у нас была лучшая квартира, у тебя лучшее образование в престижном вузе, лучшие шмотки, и чтобы ты как раньше не думала о том, что ждет тебя завтра. Захотела отдыхать, мы полетели к долбаным пальмам, хочешь тачку — окей, забирай мерс.

— Я не хотела тачку, — цежу сквозь зубы, вспоминая, как Матвей сам настаивал на том, чтобы я не ездила в университет на метро, хотя я и по сей день выбираю именно общественный транспорт из-за огромного количества пробок, — ты сам мне вручил ключи и сказал: «Она твоя». И на острова ездить не обязательно, отдохнуть можно и в Подмосковье. Ты сам придумал себе какие-то идеалистические цели и прешь к ним, совсем не слыша меня.

Мобильный в руке Матвея издает мелодию, сообщая о входящем, но он отклоняет злополучный звонок, продолжая бурить меня глазами.

Мне так хочется когда-нибудь вышвырнуть его телефон с балкона, чтобы наконец понял меня. Чтобы осознал, что все, что он делает, тащит нас ко дну, а не куда-то в лучшую жизнь, как ему кажется.

— А ты думаешь, ты была бы так счастлива, живи мы в однушке, а я устройся тренером в какой-то спортивной секции? Легко говорить, когда все есть, — рявкает, заставляя меня обреченно качать головой.

— Мне не нужны золотые горы. И квартиры в спальном районе нам вполне бы хватило, если бы ты просто был рядом. Я жить с ТОБОЙ хотела, понимаешь, а не сама? — приходится вталдычивать банальные истины, если он сам отказывается понимать. — Ходить на работу, приходить вечером уставшей, но знать, что ты тоже скоро придешь и мы вместе проведем время. А сейчас я не знаю, — горло хватает знакомый спазм, но я с усилием проглатываю его, — не знаю, чего ждать завтра. Ты сам себя уничтожаешь, ввязываясь все сильнее во все это дерьмо. Чего ожидать от твоих этих жлобов? Что они тебя убьют где-то, если вдруг станешь неугодным? Или может завтра тебя снова накачают, и ты однажды все-таки переспишь с кем-то, и тогда я не смогу даже смотреть на тебя!

— Рина, это произошло один раз, — психует Матвей и для усиления эффекта тычет указательным пальцем мне цифру «один», и им же скидывает повторный звонок, мелодия от которого разрезает воздух, — один, блядь, раз, а ты ведешь себя так, как будто я трахаю каждую, кто проходит мимо, — повысив голос, чеканит Матвей. — Сколько еще можно повторять и доказывать, что мне на хрен никто не нужен? Что если бы я хотел кого-то трахать, мне наркота не нужна была бы. Но тогда и ты мне не нужна была бы, сечешь? Ты знаешь меня. Знаешь, что если я сказал люблю, то разорвусь к чертям, но сделаю все для тебя. А тебя я люблю, Рина!

В груди вибрирует от собравшихся эмоций. Что ж так сложно, а…

Поднимаю глаза и смотрю прямо во взбешенное лицо.

— Все? — уточняю с каким-то немыслимым ожиданием и в любимые глаза смотрю не отрываясь, — Сможешь остановиться и не лететь вперёд сломя голову? Откажешься от боев? Будешь уделять время нам, а не своей гребаной работе, и расторгнешь все связи с нелегальным бизнесом?

Скажи "да". Просто чёртово короткое слово "да", Матвей! Сделай это, спаси нас, Кешнов…

Массивные челюсти сжимаются.

Мое сердце готово разорваться от ожидания. Воздух замер в легких, секунду, две, три…

— Сейчас нет.

Оглушает контрольным насмерть в едва ожившую надежду. Внутри все опускается. Медленный выдох.

— А когда?

— Я стараюсь сделать это как можно быстрее.

Ну да… быстрее — понятие растяжимое и не факт, что оно вообще когда-то наступит. Сердце превращается в камень, и как бы оно не хотело, чтобы я молчала, я все равно произношу, не отводя взгляда: