Маргарита Разенкова - Осень Атлантиды
Молчание затягивалось. Она проговорила без особого энтузиазма:
— Конь белый.
— Ты хорошо разглядела? — наконец выдавил Нэфетис.
— Она не могла это придумать. Просто описала то, что видела. М-да-а… — Тэрчтитлон уныло потянул себя за нос. — В общем, Таллури, это была вимана командующего Особым корпусом. Этот корпус выполняет только специальные задания правительства. Особый императорский корпус для особых, чрезвычайных ситуаций.
— А что тут делал командующий?
— Самое простое объяснение и, пожалуй, единственное, которое я могу дать: в прошлом он — выпускник Университета, сейчас — почетный гость.
— Нас накажут?
— Если он потребует. И сделают все, что он захочет.
— Он не станет жаловаться! — уверенно воскликнула Рамичи. — Видели, сколько в нем достоинства? Точно не станет!
— Будем надеяться, — заключил Климий. — Собственно, нам другого и не остаётся. Всё! Познавательная прогулка окончена. Хвала Единому — без жертв. Пора браться за дела.
Тэрч тут же ушел. Нэфетис увел в хранилище древних рукописей Рамичи, охочую до исторических редкостей. Она шепнула Таллури на ухо: «Он сказал, что доступ туда открыт только для студентов третьей ступени и выше, но ведущие могут иногда и ненадолго приводить своих ведомых! В познавательных целях!» За радостью получить доступ к раритетам сквозила плохо скрываемая гордость обрести такого ведущего: «Таллури, он такой умный! Прекрасно знает историю и литературу, а языков сколько!»
Уже уходя, Рамичи снова обратилась к Таллури и, озабоченно сдвинув брови, спросила:
— Ты ближе стояла, не обратила случайно внимания, от господина военного шел запах благовоний? Или мне показалось?
— Нет, не показалось.
— Вот странно! Военный, а какой изысканный аромат! — Рамичи удивленно покачала головой и убежала.
Таллури не стала говорить ей, что знает этот запах. Знает уже давно. И даже знает растение, что дарит этот дивный аромат, — торнахо. Таинственный для нее цветок торнахо! Светящийся багряный цветок, которого она никогда не видела. Да где же его найдешь? Она помотала головой, отгоняя бесплодное мечтание, и повернулась к Климию.
Они стояли напротив друг друга и не знали, как распрощаться. Климий явно искал благовидный предлог, чтобы удалиться, и муки этих поисков отражались на его лице. Таллури помогла:
— Я хотела бы побыть одна. Может быть, пойду к озеру. Медитировать. Мне можно одной?
— Конечно, конечно! — с облегчением выдохнул ведущий и для проформы напоследок спросил: — А потом чем займешься? Я нужен?
— Возьмусь за алфавит, хочу научиться читать.
— Если нужна будет помощь, обращайся. Мы живем в доме за соснами, где на фасаде барельеф — желто-зеленые грифоны.
* * *Дождь… Холодный и нудный, он зарядил еще ночью, особенно слышный между порывами ветра, треплющего оголенные, выглядевшие сухими весенние плети дикого винограда на внешней галерее. Дыхание весны уже ощутимо, но зимние рамы с окон еще не сняты, а комната согрета жаровней.
Этим ранним утром Таллури нежилась под замечательно теплым пледом из овечьей шерсти, подаренным Климием. Этот плед да еще толстый свитер с изумительным национальным орнаментом (для своей ведомой) и еще один плед строгого цвета и почти без узора (для наставника Таллури, Энгиуса) Климий привез из Ура. Все эти замечательные вещи изготовила старшая сестра Климия и Нэфетиса, большая мастерица.
С особым расслабленным удовольствием, которое может подарить вот в такие пронзительно холодные дни вот такой толстый плед, Таллури размышляла…
Больше года обучения на первой ступени! Но теперь всё позади. Возможно, на вторую ступень ее переведут даже до дня летнего солнцестояния. С первых же месяцев обучения она с головой погрузилась в совершенно новую для нее жизнь. И ей это бесконечно нравилось!
Нравилось подняться с зарей, иногда и раньше, чтобы приветствовать Солнце — с открытой ли галереи их уютного жилища, на берегу ли того самого лесного озера, в парке ли под бодрый птичий щебет.
Нравилось молиться в Храме Бога Единого — огромном, возвышенно-прекрасном, светло-прозрачном своими высокими окнами в ажурных перемычках и витражах. Белокаменные легчайшие конструкции Храма и его башни, украшенные орихалковыми символами, были видны из любой части Города, возносясь и паря над ним легким, как облако, видением.
Нравилось петь для друзей. «Какую песню ты «подслушаешь» в эфире и споешь для нас сегодня?» — поддразнивая, спросил Нэф. Нравилось сидеть в огромной библиотеке, доставая из необъятных коробов свиток за свитком, теряя счет времени, и поднимать голову лишь тогда, когда жрец — хранитель библиотеки, ласково журя засидевшихся, отбирал у них светильники.
Нравилось расположиться вместе с группой таких же, как она, новичков, вокруг учителя, слушать его, вбирая в себя новое. Записывать ничего не позволялось, но у нее была цепкая память. Зато поощрялись вопросы, и тут ей не было равных. «Таллури, дитя мое, — взмолился как-то учитель астрономии, — возможно, у твоих товарищей тоже есть вопросы?» Она терпеливо переждала, умолкнув на короткое время, но лишь только повисла пауза, она тут же задала свой очередной вопрос. В такие моменты она ощущала какое-то особенное счастье — открывать неведомое, заглядывать в таинственное, приоткрывать завесу над скучной обыденностью! Не для этого ли пощадила ее Судьба, уберег Единый?
Нравилось отправляться с Рамичи и братьями Отбантами на прогулки. Иногда к ним присоединялась светлоокая улыбчивая Эннея (тогда ребята становились мечтательно-рассеянными, а их ведомые оказывались предоставлены самим себе), иногда — вечно сонный Тэрч (прогулка сразу приобретала характер технического семинара), иногда — кто-нибудь еще из старших приятелей, и тогда они играли в мяч или устраивали спортивные соревнования.
Рамичи и Нэфетис были очень дружны. Нэфетис опекал свою ведомую с истовостью любящего брата из семьи, где братьев семеро, а сестренка одна и та — самая младшая и несмышленая. Он постоянно носил ей цветы — по здешнему обычаю украшать цветами каждый момент жизни и все добрые отношения меж людьми, сласти и книги (как младшему товарищу), проверял задания и контролировал свободное время. Рамичи находила всё это само собой разумеющимся и одновременно восхитительным.
Климий смирился со своей ролью ведущего Таллури. Его отношение к ней можно было назвать бережным, внимательным, но и дистанцированным. Он предоставил ей полную самостоятельность, доверяя самой контролировать и свое свободное время, и ритм занятий. Лишь время от времени проверял, какие знания она уже получила, готова ли к смене сезона или ближайшему празднику, и сдержанно спрашивал, не нуждается ли Таллури в чем-нибудь.
