Вера Витковская - Птицы небесные
— Пока не поздно, оставь эту затею, — молила Наташа.
— И выходи замуж за Стаса, — сердито продолжала Катя. — Ты больше беспокоишься о Колесникове, будет ли ему хорошо со мной, чем о благополучии подруги.
Наташа от всей души желала ей счастья, но какое-то тревожное предчувствие не оставляло ее.
Этот год был невероятно тяжелым для Наташи, и Катя старалась взять на себя хотя бы малую толику ее забот. Петьку нянчило все общежитие. Даже Галя-черненькая питала нежные чувства к младенцу, чего раньше с ней не случалось. Но репетиции требовали их присутствия, и тогда особенно ценен был человек со стороны, свободный по вечерам.
Из библиотеки Катя летела к ним в общежитие. Едва она врывалась в комнату, как Наташа, нетерпеливо дожидавшаяся ее у двери, убегала.
— Где мой Петенька, мой котеночек? — напевала Катя, сбрасывая пальто и моя руки.
Какой жизнерадостный парнишка, все время улыбается.
Петька весело таращил на нее глазенки.
Катя брала его на руки, прижимала к груди, и сердце ее останавливалось от волнения и нежности.
— Кто бы мог подумать, что этот чудный младенец даже во мне пробудит материнский инстинкт? — удивлялась Катя. — Я была уверена, что природа начисто обделила меня этим чувством.
— Ты нормальная женщина, ничем не обделенная, — утешала ее Наташа. — Придет время — станешь замечательной матерью.
Катя с удовольствием кормила Петьку, играла с ним, укладывала спать. Потом, заперев комнату, шла в прачечную на первом этаже стирать его пеленки. Она видела себя со стороны. Это было очень забавно. В фартуке и косынке, руки по локоть в мыльной пене. Вот такой бы увидел ее Колесников! Нет, лучше на кухне, когда она одной рукой держит Петьку, а другой помешивает в кастрюльке его кашу. В эту, домашнюю, Катю Лаврову он бы влюбился без памяти.
Иногда она поднимала голову и прислушивалась, не долетают ли обрывки детского плача. За эти годы она многих здесь узнала, и к ней давно привыкли в чужом общежитии.
— Маша! — просила она соседку по этажу. — Послушай у нашей двери, не проснулся ли Петька.
Когда Катя впервые увидела малыша, она сделала неимоверное усилие, чтобы скрыть брезгливость и придать лицу умильное выражение. Вместо этого на ее физиономии появилась какая-то страдальческая маска. Наташа все поняла, но не обиделась на нее.
Шло время. Петька превратился в бело-розового красавца, классического младенца, каких изображают на конфетных обертках и обложке журнала «Здоровье». Катя уже не раз купала его, меняла пеленки, укачивала на руках. Она так привязалась к нему, что, будь он сейчас хилым, невзрачным ребенком, ее чувство только бы усилилось.
— Как хорошо, Петруша, что ты весь в мамочку, — говорила малышу Катя, разгуливая с ним по комнате. — И твой папаша-микробиолог, к счастью, не оставил на тебе никакого отпечатка. Потому что, не в обиду тебе будет сказано, Петенька, это такая сволочь! Единственное, о чем я жалею, что Аризона очень далеко и я не могу встретить его в поздний час с кистенем в руке. Но он и так наказан. По-моему, нет более жестокого наказания: у него такой замечательный сынок, а он об этом не знает и не узнает никогда…
— Гу-гу, — отвечал Петруша.
Софью и Жанну очень смешили эти диалоги, Галя-черненькая вставляла краткие, но убийственные реплики. Она тоже мечтала расправиться с папашей, но по-другому. Они щадили Наталью и никогда в ее присутствии не вели подобных разговоров. И все же кто-то передавал ей эти полушутливые угрозы Кати в адрес ее бывшего возлюбленного.
Катю мучила давняя вина. Как-то она решилась и робко начала разговор:
— Послушай, Наташ! Надеюсь, ты не расскажешь Петруше, когда он вырастет, что злая тетка Катя чинила препятствия его появлению на свет?
— Не расскажу! — твердо обещала Наташа. — Если ты не будешь говорить гадости о его отце.
Катя ахнула и воздела руки над головой, как героиня греческой трагедии:
— Вот оно что! Значит, ты, дурища, до сих пор не можешь забыть этого подонка? Петька пока все равно не в состоянии понять моих гневных монологов. А когда вырастет — ни слова ему о папаше. Он ничего не должен о нем знать. Ты к тому времени выйдешь замуж за добропорядочного мужчину, который и Пете станет хорошим отцом.
Наташа только вздохнула. Она плохо верила в свое скорое замужество и в добропорядочных мужчин, мечтающих жениться на одинокой женщине с ребенком.
У Кати начались серьезные материальные затруднения. Такого с ней никогда не случалось. Она всегда разумно и осторожно тратила стипендию и то, что присылали из дому, не позволяла себе излишества. Но ее гардероб не обновлялся с Велижа и годился только для уездной школьницы. Галя-беленькая «достала» где-то две пары джинсов, себе и Кате. Бедная мама, думала Катя, эти деньги она копила целый год и рассчитывала одеть доченьку с ног до головы. Но она никогда не признается матери, сколько стоят штаны. В джинсах Катя выглядела бесподобно.
Изменение «образа» тоже потребовало больших средств. По настоянию Гали-черненькой Катя купила дорогую французскую косметику для «невидимого» макияжа.
— Хорошенькая женщина без французской косметики — все равно что черно-белый телевизор супротив цветного. Чуешь разницу? — говорила Галя.
Галя-беленькая пристроила ее к своей знакомой парикмахерше в самом престижном салоне на улице Горького. Ее клиентками были знаменитые киноактрисы, жены и дочери министров и дипломатов. Так по крайней мере говорила беленькая. На Катю это обстоятельство не произвело большого впечатления. Постригли ее неплохо, но содрали целых двадцать пять рублей, две трети стипендии. Проклиная себя, Катя поехала в общежитие к Наташке. Увидев ее, девицы хором изрекли:
— Мирей Матье!
— Ты стала выглядеть на пять лет старше, — не совсем одобрительно заметила Наташа.
— Это то, что мне нужно, — многозначительно посмотрела на нее Катя.
Наедине она как-то раз сказала подруге:
— Это все твой замечательный Колесников, он меня скоро разорит. Ради него я терплю такие убытки.
В один прекрасный день, заглянув в кошелек, Катя ахнула: какая-то мелочь, а до стипендии жить и жить. Просить еще что-то у матери ей и в голову не пришло. Даже перевод от отца она, как всегда, гордо отослала обратно, впервые почувствовав легкий укол жалости к нему. Нынче летом бабушка умоляла ее пожалеть отца: он одинок, болен и очень страдает от ее холодности.
Катя раздумывала о своем непутевом родителе, уже сожалея, что снова обидела его, когда в комнату вошел Филя. Как ни странно, их постоянные ссоры не помешали позднее очень подружиться. Они вместе сидели в библиотеке, обедали, возвращались в общежитие. Однокурсники уже приметили эту дружбу и прозвали их Филимоном и Бавкидой.