Татьяна Туринская - Когда меня ты позовешь
Нарочито, специально, зная, как трепетно водители относятся к своим машинам. Пусть не по щеке хлестанула, а всего лишь дверцей — ничего, для некоторых этот удар ощутимее пощечины будет.
Прошла к подъезду, по возможности стараясь идти прямо и гордо, выпрямив спину. Это было нелегко, и вовсе не потому, что все еще была нетрезва. Куда там — от хмеля одни воспоминания остались, да плащ грязный. Просто земля под дождем размокла, скользила, расползалась под ногами. Машину-то Чернышев не на асфальте поставил, на земле, под деревом. Ему-то что, он на вездеходе! Ах, простите — на джипе, кажется, это так называется? А Кристине приходится теперь грязь месить по его милости! И уже не вспоминалось, что и без него шла грязная, как поросенок, изгваздалась вся в глине с Любашиным купанием в "проруби".
Тем не менее по ступенькам крыльца Кристина поднялась почти грациозно. Вот только у решетки задержалась на пару мгновений. Оно-то, конечно, нужно было бы идти и дальше с гордо поднятой головой, не видя препятствий и не отвлекаться по таким пустякам, как решетка перед дверью. Но так не хотелось тащить в дом килограммы грязи на ногах! И Кристина тщательно вытерла сапоги о специально для этой цели предназначенную решетку.
Однако в подъезде ее решимость как-то резко поутихла. Стоило только скрыться от Валеркиного взгляда, как тут же в голове забродили другие мысли. И чего она, собственно, подхватилась? Чего так взвилась на ровном месте? Ну подумаешь, поинтересовался человек ее личной жизнью. И ведь не посторонний же человек, тогда почему бы ему и не поинтересоваться? А может, у него в отношении Кристины еще не все перегорело? А может, у него у самого в семье какие нелады, вот он и выпытывал? А может?..
Да полноте, перебила она сама себя. Ничего не может! Просто Наташка ему наговорила невесть чего, вот он и решил в благородство поиграться! А на самом деле ему давным-давно на нее наплевать. Если бы хоть капелька былого чувства в нем осталась — разве смог бы он так равнодушно, почти сквозь зубы с нею разговаривать?
Однако от слез ноги подкашивались и так хотелось присесть на ступеньку. Нет, ступеньки грязные, лучше на подоконник. Посидеть, выкурить сигаретку, успокоиться немного. Даже поплакать. Или нет — оплакать. Да, оплакать себя, бабскую свою тяжкую долю, неустроенность, невостребованность. Что уж говорить о Чернышеве, если даже Бессмертный уже года полтора не вспоминает о ее существовании? Да что же это за жизнь, что за несправедливость такая?! За что, за что?!!
И Кристина уже едва не присела на подоконник между первым и вторым этажами, да вовремя спохватилась. Хорошо, что Чернышев так и не выключил фары, иначе она точно не подумала бы, что он может ее увидеть. Вовремя спохватилась, грациозно проплыла себе дальше. Только знал бы кто, как далась ей эта грациозность! Зная, что Валерка сейчас очень пристально за нею наблюдает. Ведь из машины очень хорошо видно освещенную лестницу, а потому даже в подъезде она не может позволить себе расслабиться. Только дома, закрывшись в своей комнате, сможет плакать открыто. Нет, и дома не сможет. Потому что Чернышев будет смотреть на ее окна. Будет ждать, что она включит свет. И пусть о не сможет заглянуть за закрытые шторы — он будет очень долго сидеть и наблюдать за ее окном. Из вредности. Из принципа. Из любопытства. Так или иначе, а его любопытный насмешливый взгляд еще долго будет сопровождать Кристину.
Ноги отказывались слушаться. Кристина руками хваталась за перила и таким образом пыталась перетаскивать себя со ступеньки на ступеньку. Тело не повиновалось. Надо было идти прямо и с гордо поднятой головой. А она уже ко второму этажу вся скукожилась, как старушка. Сил не было. Хотелось упасть и умереть. Или нет, лучше повернуться на сто восемьдесят градусов, и бежать сломя голову к Валерке. И пусть он поймет, что она солгала. И пусть догадается, что и сегодня любит так же, как девять лет назад. Пусть, пусть! Только бы хоть на мгновение оказаться в его объятиях! Как раньше. Прижаться к его груди и раствориться в нем. На миг, на мгновение. На целую жизнь. Чтобы потом долгими одинокими вечерами вспоминать, как прекрасен и бесконечен был этот миг. Валерка, Валерочка, миленький, почему всё так, почему так больно?!
Чтобы не упасть, Кристина вцепилась в перила. Но сделать еще хотя бы один шаг не могла. Не было сил. Нет, не было желания. Хотелось только вернуться к нему, и ни о чем другом думать не хотелось. Зачем она ушла? Зачем? Ведь он же пришел! Сам, она его даже не звала! А может, его позвала Наташка? Но всё равно он пришел. Он пришел в такую слякоть… Ну почему, почему она не может к нему вернуться?! Кому нужны эти принципы?! Кому нужна ее гордость? Бежать, бежать, вернуться к нему, рухнуть в объятия, утонуть в "мы", простить, всё-всё простить. Любить и быть любимой, пусть хоть один разочек, пусть только сейчас. Пусть не по человечески, пусть в машине, но ведь машина такая большая, просторная… Бежать… К нему…
И она уже почти развернулась. Почти побежала. Но нет, стоп. Это она свободна, это она одна. А он? А он женат. Счастливо женат, он не устает повторять это в каждом интервью. Нельзя. Так нельзя. Он предал ее. А теперь, если она простит, он предаст и супругу. Возможно, он уже не раз предавал ее. Артисты — они все предатели, все изменники. И пусть изменяет, пусть предает. Но не с ней. Нет, Кристина не станет помехой чужому счастью. Нет, домой, домой, всё правильно. Она должна идти домой…
Из-за обилия взаимоисключающих мыслей и желаний Кристина не услышала быстрых шагов. Только почувствовала на талии сквозь толщину кожаного плаща его руки. Не видела, но знала — он. Кто еще мог быть? Ведь не было в мире никого другого. Не только здесь и сейчас, вообще! Никого — один сплошной Валерка Чернышев! Так было с того первого письма, написанного карандашом. И пусть тогда они еще даже не целовались. Уже тогда вместо остального мира у Кристины был только один сплошной, бесконечный, как вселенная, Валерка Чернышев. И как будто не было всех этих лет, не было разлуки, не было предательства. Не было длинных пальцев Чахлика. Только он, только Валерка. Каждую минуту, каждое мгновение. Неважно — рядом или на другой стороне земного шара. Только он, только Валерка Чернышев…
И, почувствовав на талии его сильные руки, Кристина не сдержалась, застонала, подалась назад, как будто бы рухнув в его объятия. И Чернышев, словно поняв, что сейчас ничего не нужно говорить, схватил ее на руки и отнес в машину. Не на переднее сиденье, как до этого. В салон. На большое сиденье, больше напоминающее диван. Не усадил. Уложил. Бережно, ласково, трепетно, как когда-то давно, когда нес ее, едва не утонувшую, в скромную комнатку базы отдыха "Волна". И ни к селу, ни к городу Кристина вдруг сказала, как тогда:
