Эмили Листфилд - Деяния любви
– И в твои обязанности журналиста это никогда не входило. – Он выдержал ее взгляд. Именно это полное отсутствие сентиментальности, насколько он мог заметить, и помогло ей стать таким ценным работником. Несмотря на то, что она выросла здесь, она никогда не обнаруживала обычных реакций на любые изменения в Хардисоне – структурные, политические, социальные, но, казалось, смотрела на каждое дополнение или изъятие, на каждую перемену одинаково ясным взором, что он находил одновременно и полезным и раздражающим. – Единственное, что мы можем сделать, – писать об этом честно, – добавил он.
– И это ты называешь «честно»? Что за брехня – «трагическая случайность»?
– Одно из возможных объяснений, вот и все. Уоринг имеет такое же право на справедливое разбирательство, как и всякий другой. А это подразумевает, что оно и в прессе должно быть справедливым, как и в зале суда.
– Ты собираешься и дальше поручить это Питеру Горрику?
– Да.
– Давно ли он закончил факультет журналистики, месяца три?
– Четыре.
– Он даже не местный.
– Точно.
– Сколько времени он провел на судебных слушаниях? А сколько расследований?
– Сэнди, я хочу, чтобы ты была от этого в стороне. Конфликт интересов. Между прочим, почему бы тебе не взять отпуск на пару недель. Ты заслуживаешь отдыха.
– Зачем? Мое присутствие здесь мешает тебе?
– Просто тебе сейчас туго приходится. Я слышал, ты взяла к себе детей. Назови это декретным отпуском, если угодно.
– Я всегда считала, что матери должны работать.
– Прекрасно. Тогда закончи серию статей о переработке отходов. Городской совет снова собирается в четверг. Сходи туда.
– Они собираются уже восемь месяцев, и до сих пор не могут договориться, в какого цвета ящики следует складывать пластик.
– Это твоя работа. Не нравится – уходи.
– Нравится, нравится, – Сэнди пошла к выходу. – Обожаю ее, доволен? Просто до смерти люблю.
На обратном пути она оставила дверь распахнутой, так как знала, что ему это будет неприятно, и снова прошла через отдел новостей, избегая встречаться глазами с коллегами, украдкой поглядывавшими на нее из-за столов. Наклонив вперед голову, она при самом выходе из комнаты с изумлением обнаружила, что его прочно загородил Питер Горрик. Чуть старше двадцати лет, в твидовом костюме из шотландской шерсти, с красивым и свежим лицом, он с первого дня в редакции напустил на себя этакий беззаботный и небрежный вид, лишь изредка его выдавало то, что когда он волновался или расстраивался, то быстро дотрагивался языком до щербинки на переднем зубе. Иногда, отвлекаясь от компьютера, Сэнди замечала, как он наблюдал за ней, сосредоточенно прищурившись, сложив перед собой руки с длинными тонкими пальцами, прикусив розовый влажный кончик языка.
– Сэнди? У тебя найдется минутка? Я подумал, может, мы сумеем пробежать кое-какой материал насчет, ну ты знаешь…
Она сердито глянула на него и, пробормотав «Я занята», ловко обошла его ноги, а шестеро остальных сотрудников, сидевших в комнате, отвели глаза.
Он сделал шаг вслед за ней.
– Это займет всего минуту.
Она обернулась к нему.
– Воображаешь себя важной шишкой, да? – спросила она.
– Что-что?
– А, черт, отхватил интересный материальчик, верно?
– Я просто взялся за то, что мне поручили.
– Подумать только.
– В чем дело, Сэнди? Не мог же Рей поручить это тебе.
– Да просто терпеть не могу лощеных мальчиков из «Лиги плюща», вроде тебя, которые приезжают сюда ради того, чтобы накропать несколько заметок, а расхлебывать все дерьмо достается кому-то другому. Гастролер, вот ты кто.
Хотя Горрик и был уязвлен, он сохранял внешнюю невозмутимость. На самом-то деле он не попал ни в один из колледжей «Лиги плюща», куда подавал заявление, и ему пришлось поступить в маленький бостонский колледж, который специализировался на «средствах коммуникации» и кишел актерами и теле-диск-жокеями. Четыре года он старался обособиться от них и мечтал о временах, когда он сможет догнать и превзойти тех, кому повезло больше.
– Я репортер, такой же, как ты, – ответил он.
– Ты ничего не знаешь обо мне, – сказала она и быстро вышла.
Горрик смотрел ей вслед с задумчивым видом, рассчитанным на окружающих. Только усевшись на свое место, он позволил себе расслабиться и сменить выражение лица. За те четыре месяца, что он состоял в штате «Кроникл», он пытался наладить отношения с Сэнди – расспрашивал ее об истории города, о его жителях, приносил ей кофе, хвалил ее работу, но она, хотя была с ним неизменно вежлива, решительно пресекала всякие попытки дальнейшего сближения. Ему оставалось внимательно изучать ее материалы, отмеченные острой наблюдательностью, которой он решил подражать.
Едва выйдя из редакции, Сэнди увидела Джона, который направлялся к ней через автостоянку.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, прежде чем он успел поцеловать ее.
– Умеешь же ты дать понять человеку, насколько он кстати.
– Извини. Видел сегодняшнюю газету?
– Да.
– И это все, что ты можешь сказать, да?
– Куда ты так летишь? – спросил он.
– За продуктами.
Он посмотрел на нее недоверчиво.
– За продуктами?
– Не могу же я вечно держать Джулию и Эйли только на йогурте и «сникерсах», – язвительно пояснила она.
– А где же девочки?
– Я завезла их в школу, там у них после уроков какое-то мероприятие. Я подумала, может, им так легче будет войти в колею.
Джон кивнул.
– Можем мы пойти куда-нибудь поговорить?
– О чем? – спросила она.
– Не здесь.
Сэнди пожала плечами.
– Поедем со мной в супермаркет.
– Хорошо. – Джон смотрел, как она садится в машину, потом поспешил к своей, припаркованной через несколько автомобилей.
Он ехал вслед за ее «хондой», мчавшейся со скоростью, на десяток миль выше положенной, к супермаркету «Гранд Юнион». Однажды, когда она затормозила перед светофором, он подъехал и встал рядом, услышал музыку, рвавшуюся из ее радиоприемника, но не смог поймать ее взгляда. Он спрашивал себя, когда придут слезы, скорбь, печаль; он думал, долго ли еще она сможет цепляться за вспышки гнева, который не давал проявляться горю. Даже их любовные объятия превратились в яростную, безрадостную схватку, стаккатто, отгонявшее призраки, которых он не мог разглядеть.
Они везли переполненную тележку по широким проходам между полками, залитым неоновым светом. Сэнди рассеянно брала упаковки и банки одну за другой и бросала в тележку на верх все увеличивающейся груды. Прежде они с Джоном ходили вместе за покупками только когда собирались устраивать совместный завтрак или ужин; это было романтическое приключение, игра, где каждая деталь наполнялась сокровенным смыслом, очарованием и соблазном, этими первыми признаками близости. Сейчас она схватила первые попавшиеся под руку коробки со сладкими хлопьями.
