Игорь Матвеев - Прощай Багдад
— Жаль, что ты не рассказала мне об этом раньше. Я бы обязательно научился водить самолет, — произнес он без улыбки. Потом добавил: — Знаешь, а ведь ты тоже можешь написать обо мне книгу. И назвать ее «Повесть о настоящем инвалиде».
Лена отвернулась, чтобы он не заметил слезы, заблестевшие в ее глазах.
Они больше не возвращались к этой теме.
26 июня 1998 года. Багдад
Утром Ахмед попросил ее съездить на книжный развал возле Сук аль-Араби и подобрать ему что-нибудь по историческим памятникам Древнего Ирака. Он и раньше время от времени просил ее поискать ему что-нибудь по той или иной теме; литература, дважды привозимая в чемодане из дома его родителей, давно была прочитана, и в последние годы Ахмед увлекся историческими книгами.
Лена удивилась и обрадовалась: с тех пор, как Ахмеда стали мучить страшные головные боли, он стал читать намного меньше. Эта просьба могла означать, что ему стало легче. Ей показалось даже, что в тот день его обычная бледность сменилась слабым румянцем.
Перед уходом она поцеловала его в сухой теплый лоб, а он сжал ее руку и долго-долго смотрел ей в глаза. Тогда она не смогла понять, что означал этот взгляд.
— Ты что?
— Ничего. Иди.
— Я скоро.
На пороге она задержалась, повернулась и внимательно посмотрела на Ахмеда, но на этот раз он отвел глаза.
…Она припарковала машину на улице, идущей параллельно набережной Тигра, и пешком добралась до нужного квартала, где, в одном из нешироких переулков, торговцы раскладывали прямо на мостовой свой товар: книги, журналы, открытки, монеты, марки. Предлагаемая литература была едва ли не на всех основных языках мира, включая и русский, а кое-что из антиквариата, несомненно, представляло немалую ценность. Но покупателей было немного.
Торговец предложил ей несколько книг на арабском, английском и французском. Она выбрала толстый, в несколько сот страниц, научный труд какого-то немецкого историка с непроизносимой фамилией в арабском переводе. Не торгуясь и заплатив запрошенные продавцом пять тысяч динаров, она отправилась к машине, разглядывая потертую серую обложку с изображением знаменитого вавилонского льва. Ахмеду будет интересно познакомиться со взглядом на иракскую историю немецкого ученого.
И все-таки… Какая-то мысль в дальнем уголке ее мозга не давала ей покоя и скреблась, как запертый в комнате котенок. Лена упорно отгоняла ее, когда, лавируя в густом потоке машин, ехала на книжный развал, когда выбирала книгу, но сейчас, когда все было выполнено в лучшем виде, мысль вернулась.
И через минуту обрела словесную оболочку.
— Он выпроводил меня из дому.
Только теперь, с опозданием на час, Лена поняла, что означал его странный взгляд. Ахмед прощался.
Одержимая страшным предчувствием, она вдавила в пол педаль газа и, обгоняя одну машину за другой, помчалась домой. Один раз, проехав на красный свет светофора, она лишь чудом не столкнулась с тяжелым трейлером.
Ахмед, Ахмед, Ахмед…
Скорее, скорее, скорее…
«Что может сделать с собой неподвижный, беспомощный калека, отказавшийся передвигаться даже на коляске?» — успокаивала она себя.
«Может, может, может…» — стучало в ее мозгу.
Обратный путь до дома занял в два раза меньше времени. Она распахнула дверь и с порога крикнула:
— Ахмед!
Тишина.
Она рванулась в спальню.
— Ахмед!
Кровать была пуста. Ровно гудел кондиционер, на полу валялась простыня, прикроватный коврик был смят. Рядом с тумбочкой лежала упаковка «Хемиверина». Первое, что ей пришло в голову: он наглотался таблеток, упал с кровати, уполз куда-то в другую комнату — но зачем? — и лишился чувств.
Она подняла коробочку, тряхнула — на ладонь высыпались пять желтых пилюль.
Что же тогда?
Если на сцене в первом акте висит ружье, то в третьем оно обязательно выстрелит!
Так сказал классик, а классики не ошибаются. Лена бросилась в рабочий кабинет Ахмеда — и закричала от ужаса открывшейся ее взору картины.
Он лежал навзничь у письменного стола с выдвинутым ящиком. Его голова превратилась в кровавое месиво, откинутая рука сжимала пистолет — тот самый, с помощью которого он когда-то собирался отстреливаться от «агентов империализма». На вытертом ковре, под головой, расплылось большое темное пятно. Рядом лежал забрызганный кровью листок с несколькими строчками.
«Лена, прости. Не хочу больше мучить тебя и мучиться сам. Уезжай в Россию. Ты обещала».
Она ясно представила, что произошло в ее отсутствие: он спустился с кровати, на одних руках дополз до своей рабочей комнаты, открыл ящик стола, вытащил пистолет — и свел счеты с жизнью.
— Ахмед, что ты наделал!..
Она упала на колени, схватила холодеющую руку мертвого мужа и стала целовать ее, вкладывая в эти поцелуи такую страсть и нежность, которой не знала со времени их медового месяца.
Часть 2
Прощай, Багдад!
19 февраля 2000 года. Багдад
— Продавец магазина показал, что за несколько минут до происшествия она разговаривала с этим человеком. Причем довольно долго. Он уверен, что они беседовали по-русски.
— Продавец что, знает русский язык?
— Нет, господин полковник, только некоторые слова, потому что в «Реди фуд» часто бывают русские. Более того, когда этот человек вышел из магазина, женщина бросилась за ним следом. Продавец считает, что они говорили несколько минут и на улице. Потом он услышал выстрелы.
— Продавец видел его раньше?
— Говорит, что нет.
— Гм… почему же эта женщина не желает признать в убитом своего знакомого?
— Понятия не имею, господин полковник. Либо она причастна к убийству, либо… право, не знаю.
— Выяснили, кто она?
— Да. Елена Аззави, 44 года, русская. В конце 70-х влюбилась в Ахмеда Аззави, гражданина Ирака, обучавшегося в России. Вышла за него замуж и с тех пор живет в Багдаде. Аззави работал в оборонной промышленности. За какой-то проступок был исключен из партии и уволен с работы. Был тяжело ранен на войне. Года два назад покончил жизнь самоубийством.
— Ее уже допросили?
— Нет. Задали несколько дежурных вопросов прямо там, на месте происшествия, после чего отпустили. Видите ли, господин полковник, если мы вызовем ее в участок, начнем задавать всякие провокационные вопросы, она немедленно почувствует, что мы ей не верим. И если она действительно в чем-то замешана, то начнет действовать осторожно, может даже затаиться на некоторое время. Это не в наших интересах. Пусть уж лучше считает, что мы ей поверили. А мы пока будем наблюдать за ней.
