Маргарет Роум - Холодная страсть
Он взглянул на стол, на котором миска масла занимала почетное место, потом на кастрюлю картофеля, и его брови приподнялись. Однако он сел, не говоря ни слова, и стал ждать, пока она передаст ему еду.
Они ели в сдержанном молчании; она была слишком голодна, чтобы тратить время на разговор, а он — поглощенный своими мыслями, мыслями, избороздившими морщинами его лоб и затуманившими лицо угрюмыми тенями. Однако когда Джорджина отставила в сторону пустую тарелку, почувствовав себя достаточно насытившейся, чтобы начать требовать объяснения, он снова откинулся на спинку стула, закурил сигарету и встретил ее взгляд с вызовом, который сказал ей, что он более чем подготовлен отразить ее атаку.
Перед тем, как задать вопрос, она нервно прочистила горло.
— Вы на самом деле намереваетесь удерживать меня здесь против моей воли или ваши действия — просто блеф, попытка заставить меня согласиться развернуть здесь строительство завода? Если это так, то я смею уверить вас, что это не стоит усилий: любой, кто хорошо меня знает, скажет вам, что меня можно убедить, но никогда нельзя запугать! — закончила она вызывающе.
У нее застыла кровь, когда он ответил:
— Мои действия нельзя считать ни блефом, ни устрашением, они просто направлены на то, чтобы дать вам один заслуживающий внимания урок; это поможет вам запомнить на будущее, что суть дела значительно отличается от того, что видно снаружи. Точно так же, как то болото, в которое вы прыгнули, на первый взгляд выглядело обманчиво твердым и безопасным. Существуют и другие ситуации, о которых вам известно столь же мало, однако о которых вы, не колеблясь, высказываете суждения. В последующие годы вы будете благодарны мне за то, что я заполню пробелы в вашем образовании, которые, по-видимому, просмотрели те, кто нес ответственность за ваше воспитание.
От его самоуверенной наглости у нее перехватило дыхание, и какое-то время она могла только смотреть на него поверх полупустого стола. Потом она выпалила ему в лицо:
— Вы невыносимы! Слава Богу, наше обручение было только фарсом, мне ненавистна сама мысль о том, чтобы обручиться с мужчиной, набитым таким бесцеремонным высокомерием!
— Обручение состоялось! — Его холодный тон был сродни голубым сосулькам, блестевшим в его глазах, и окончательно заморозил ее попытку горячо ответить. Он наблюдал за ней сощуренными глазами, потом продолжил: — Хотя о нашем обручении и не было объявлено официально, в данный момент эта новость уже распространилась почти по всему графству. Я не намерен оказаться мишенью для сплетников, и я не позволю высмеивать имя Ардьюлинов, поэтому, нравится вам это или нет, вы останетесь моей невестой до тех пор, пока я не сочту, что прошло достаточно времени и можно оповестить о расторжении помолвки достаточно для того, чтобы не начались пересуды.
Она резко вскочила на ноги, на ее щеках запылали два языка пламени.
— И это вас беспокоят сплетни! Вас, который удерживает меня здесь насильно, без какой угодно компаньонки, которая помогла бы заткнуть рты болтунам! Я совершенно не понимаю ваших рассуждений. Что может вызвать больше сплетен — разрыв обручения или наше пребывание вдвоем здесь, в глуши, без единой души, подтверждающей то, что в соответствии с особенностями вашего народа имеет такое большое значение?
Ее страстные слова нисколько не поколебали его неумолимость. Казалось, ему полностью наскучил разговор, когда он внезапно вынул изо рта сигарету и сказал ей:
— Даже случайно никто не может попасть сюда, только в гости к Дэниелу, а так как всем известно, что сейчас его здесь нет, то приехать сюда никто не может, особенно если ты точно знаешь, что в конце пути тебя не ждет даже чашка чая. С тех пор как друзья Дэниела узнали, что дом опустел, вы можете быть спокойны, вас никто не обнаружит.
— Но есть мой дядя Майкл, — парировала она в ярости. — Даже он не позволит вам такого!
— Он находится за много миль отсюда, ловит рыбу, и, прежде чем вы упомянете Кэт, я должен сообщить, что сказал ей, что мы, возможно, встретимся с вашим дядей через несколько дней, так что если мы не вернемся домой сегодня вечером, она будет думать с чистой совестью, что мы решили так и сделать.
Краска возмущения постепенно сбежала с лица Джорджины, и оно стало бледным и встревоженным. Ее сероватые глаза расширились, когда она непроизвольно запротестовала, отрицая его такие жестокие высказывания, однако его несгибаемый взгляд не смягчился, он пронзил ее сердце и оставил его трепетать, как если бы был стальным острием. Он подтвердил каждое произнесенное слово, откуда, несомненно, следовало — орел больше не прячется! Дрожь смутного опасения пробежала по ее телу, когда она подумала об орлиной гвардии вокруг его дома; подобно этим диким созданиям, он также обладал чертой наброситься на того, кто перечил ему.
Скрип его стула по каменному полу так испугал Джорджину, что видно было, как ее тело вздрогнуло. Теперь, когда она знала степень его жестокости, одинокая хижина и ее пустынные окрестности приобрели дополнительный зловещий аспект в ее напуганном уме, посылавшем сигналы опасности, заставлявшем трепетать. Когда он поднялся, она непроизвольно вздохнула и откинулась на спинку стула. Он подошел ближе и посмотрел на нее сверху вниз с непроницаемым выражением лица, и она снова отпрянула от него.
Джорджина почувствовала, что, когда он стоит неподвижно в продолжающейся тишине, изнутри у нее подымается истерия. Веселый очаровательный мужчина, непоследовательной натурой которого она, как она ощущала с полной определенностью, может управлять, исчез полностью; суровый незнакомец, оказавшийся на его месте, представлял гораздо большую проблему, чем любая из когда-либо встречавшихся ей ранее. В деловом мире, где ее первые зубы прорезались на золотой самопишущей ручке сотрудника ее матери и где первые слова были повторением слов матери, произнесенных свойственным деловым женщинам языком, что поставило всех в известность о ее конкурентоспособности в мире мужчин, она господствовала безраздельно. Однако перед Лайэном Ардьюлином она чувствовала себя лишенной всякой уверенности. Холодное самообладание, которое она старалась развить в себе годами, исчезло как облачко с вершины горы, когда она попыталась применить свою ничтожную силу против превосходящей ее личности. И именно это испугало ее больше, чем что-либо еще; ее мать служила такой прочной поддержкой, что она чувствовала себя способной перехитрить любого мужчину, но здесь, вдали от ободряющей надежности «Электроник Интернэшнл» она оказалась женственно слабой и совершенно беспомощной в противостоянии мужчине, отказавшемуся оказывать ей почтение, к которому она как дочь своей матери успела привыкнуть.
