Маргарет Роум - Холодная страсть
Он гневно выскочил наружу и оставил ее одну, пытающуюся преодолеть дюжину противоречащих друг другу чувств. Ее руки тряслись, когда она снимала с себя одежду, покрытую коркой грязи, уже почти высохшей на спине. Пришедший в замешательство разум не мог охватить смысл всех слов, изверженных им с таким яростно сохраняемым самообладанием; она отметила только один факт: он не был обручен с Дидрой. Встреча, которую она посредством умозрительных заключений расценила как просьбу к Дэниелу за разрешением на брак, все время была и оставалась ни чем более, как уловка, чтобы отправить Дэниела в больницу.
Она энергично растиралась, чтобы удалить с тела остатки грязи, но ее усилия ничего не могли поделать с тем теплом, с которым ее кровь приливала к щекам. Она вспомнила все те невероятные вещи, в которых она мысленно обвиняла его. Как только она могла себе представить, что для него возможно утаивать то, что он обручен и с Дидрой, и с ней самой одновременно? Здравый смысл подсказал ей, правда, слишком поздно, что такой способ действий совершенно чужд гордому старейшине клана Ардьюлинов, наиболее выдающимся качеством которого была честь, с которой он носил свое имя.
Она почти рыдала от расстройства, вызванного не только ее безуспешными попытками очиститься от грязи, когда он постучал и сказал через дверь:
— Я принес ваш чемодан, могу я войти?
Ее голос дрожал, когда она, завернувшись в одеяло, подошла к двери и сказала:
— Я не собираюсь одеваться в чистое со всей этой грязью на мне, мне надо вымыться. Не будете ли так любезны, принести мне немного воды?
— Извините, — послышался безжалостный ответ, — у меня есть другие занятия, вам придется позаботиться самой. Наверное, — его голос был нестерпимо раздражающим, — вы могли бы пока что натянуть какие-нибудь брюки и свитер? Немного грязи вам не повредит!
Джорджина проглотила свой сердитый ответ. Лайэн был отвратителен! Он воспринял ее молчание как согласие и раскрыл дверь как раз настолько, чтобы в щель прошел чемодан. Сотрясаясь от мучительного отвращения, она вынула из чемодана чистое нижнее белье и начала одеваться. Что бы ни случилось, поклялась она сквозь стиснутые зубы, но она должна вымыться, даже если бы для этого пришлось прыгнуть в холодный поток. Веселое насвистывание, с которым Лайэн проходил мимо, подлило масла в ее бешенство, бешенство, которое переросло в решение, что что бы ни случилось, ему не удастся сломить ее дух. Она — американка, потомок переселенцев с материнской стороны, и никакому ирландскому бунтарю не удастся совать нос в ее дела.
Глава восьмая
Через пять минут, чувствуя себя более грязной, чем она была когда-либо прежде, Джорджина направилась на поиски Лайэна. Она предусмотрительно захватила с собой два пустых металлических ведра, стоявшие около плоской каменной плиты, и когда она, наконец, нашла его за кормлением двух свиней на заднем дворе, она загремела ведрами и надменно потребовала:
— Где я могу их наполнить?
Он потянул время, выпрямляясь, потом небрежно махнул рукой в направлении хорошо протоптанной дорожки, ведущей от дома и исчезающей за живой изгородью.
— Выше топалки. Просто руководствуйтесь чутьем, вы не пропустите воду.
— Спасибо! — Она высоко задрала нос, как бы демонстрируя чутье и в то же время выказывая свое недовольство такой его неучтивостью. Она скорее умерла бы, чем попросила его пойти с ней по воду, но, пока она двигалась в том направлении, которое он указал, весь ее облик выражал негодование.
Она не имела ни малейшего представления ни о том, что такое «топалка», ни даже о том, как она может выглядеть, но она шла по дорожке до тех пор, пока не уперлась в живую изгородь. В ней был проход, по которому дорожка продолжалась дальше вдоль узкой тропинки, вьющейся между беспорядочно разбросанных неподстриженных кустарников. Она стала задыхаться, так как начался небольшой подъем, однако слабое позванивание воды, доносившееся из заросшей крапивой канавы, показывало ей, что она на правильном пути, и поэтому она продолжала двигаться дальше.
Потом дорожка закончилась, и она, оглядевшись, увидела скалы, папоротник и сорняки — но никакой воды. Она стояла тихо и прислушивалась, звук бегущей воды был дразняще близок, но не было никакого другого признака ее. Целых полчаса она искала, говоря себе, что должна это сделать непременно. Хотя она и оттирала себя самым тщательным образом, пытаясь освободиться от болотной грязи, ее запах до сих пор удерживался в ноздрях, и она знала, что не сможет отдохнуть и расслабиться, пока не смоет последние следы этой грязи.
Ноги жгла крапива, когда она брела через густой подлесок, ветви куманики рвали одежду и царапали лицо, однако она продолжала поиски, бормоча сердитые слова осуждения Лайэна Ардьюлина.
Ей захотелось закричать от досады, когда она в конце концов признала поражение. Она споткнулась о плоский камень и села, оглядывая потускневшими глазами растительность, маскирующую окрестности и так хорошо хранящую секрет. При мысли, что ей придется возвращаться в хижину с пустыми руками, к горлу подступали рыдания. Как он обрадуется виду ее горя; как он будет злорадствовать, когда у него опять появится возможность схватить ее за горло жестокими условиями, которые терпит его народ, названный ею ленивым! Она сожалела о сказанных в горячности словах, а теперь начала понимать, что бедность, существующая в Таэлии, никоим образом не является виной народа, переносящего ее невзгоды. Кроме того, она чувствовала, что Лайэн Ардьюлин привез ее сюда не затем, чтобы безжалостно насильно задержать здесь, его намерение было в том, чтобы гарантировать, что она покинет этот район только либо с твердым решением помочь, сделать все, что в ее силах, чтобы облегчить страдания людей, или, если это не получится, с настолько отягощенным чувством вины сознанием, что ее разум уже никогда не сможет радоваться миру и спокойствию.
Она сидела со склоненной головой, понуждая себя вернуться, и удрученно смотрела на кучу высоких папоротников. Уже почти решив подняться, чтобы отправиться в путь, ее глаза заметили быстрый серебристый всплеск. Еле способная поверить в свое счастье, она бросилась вперед, раздвигая руками папоротники, и вот перед собой она увидела озерцо, шириной около двенадцати дюймов, с водой темной, неподвижной, но кристально чистой. С возгласом искренней радости она встала на колени и окунула руки, сложенные пригоршней, в холодную глубину, поднесла этот нектар к губам, и ледяная пресность охладила ее язык. Напившись досыта, она наполнила до краев ведра и направилась к хижине, чувствуя такое ликование, что вес ведер даже не ощущался.
