Розамунда Пилчер - Спящий тигр
— Постирай ее поскорее, Хуанита. Сеньорите больше нечего надеть.
— Sí, сеньор.
Она прошла мимо него к небольшому навесу, где устроила себе прачечную: там Хуанита с одинаковым рвением терла о стиральную доску простыни, носки и рубашки, грела воду в большом котле и хранила куски хозяйственного мыла размером с кирпич и такие же твердые.
Первым делом Джордж решил повидаться с Рудольфо. Он прошел через дом, заглянув по пути на галерею, но оттуда не доносилось ни звука. Мысленно проклиная непрошеную гостью, он все-таки решил ее не будить и вышел из дома. Поленившись отпирать двери гаража и заводить машину, он отправился через деревню пешком, о чем немедленно пожалел.
По пути к отелю Кала-Фуэрте как минимум семь человек остановились поздравить его с приездом дочери. После каждой встречи Джордж прибавлял шагу, делая вид, что его ждут неотложные дела, — он бы и рад обсудить свой новый статус счастливого отца, но время никак не позволяет. Подходя к бару Рудольфо, он уже еле дышал и обливался потом, кроме того, испытывал неприятное чувство, будто его загнали в ловушку. Он остановился в дверях, пытаясь отдышаться, и спросил:
— Рудольфо, ты позволишь мне войти?
Рудольфо стоял за стойкой, наводя блеск на стаканы.
При виде Джорджа его лицо расплылось в улыбке.
— Джордж, друг мой!
Рудольфо поставил стакан на стойку и вышел из-за стойки, словно собирался его обнять.
Джордж взглянул на него с подозрением.
— Ты не будешь меня бить?
— Это тебе следовало побить меня! Но я же ничего не знал! Розита только утром сказала мне, что сеньорита твоя дочь. Почему ты все не объяснил мне вчера вечером? Я ведать не ведал, что у тебя есть дочка. Да еще такая красавица!
— Рудольфо, это ошибка…
— О да, целиком и полностью моя ошибка! Представляю, что ты обо мне думаешь: что я не могу оказать услугу своему старому другу и его дочери…
— Но…
Рудольфо поднял руку.
— Никаких «но»! Конечно, шестьсот песет не растут на деревьях, — пожал он плечами, — но не разорюсь же я из-за них.
— Рудольфо…
— Друг мой, если ты скажешь еще хоть слово, я решу, что ты так меня и не простил. Пойдем выпьем — я угощаю. Коньяку?
Это было невероятно. Рудольфо отказывался слышать правду, а у Джорджа не было сил настаивать. Слабым голосом он пробормотал: «Я предпочел бы кофе», — и Рудольфо отправился на кухню за кофе, а Джордж взгромоздился на табурет у стойки и закурил. Когда Рудольфо вернулся, он сказал:
— Я верну тебе деньги. Мы собираемся послать телеграмму в Лондон…
— Для этого вам надо будет ехать в Сан-Антонио.
— Да, придется. Как ты думаешь, сколько времени будет идти перевод?
Рудольфо выразительно пожал плечами.
— Два-три дня. Возможно, неделю. Неважно. Я готов подождать неделю, чтобы получить шестьсот песет.
— Ты хороший человек, Рудольфо.
— Только вспыльчивый. Тебе ли не знать!
— И все равно ты хороший человек.
Кофе принесла Розита — невольный источник его проблем. Джордж смотрел, как она ставит на стол крошечные чашечки, и думал о том, что никогда в жизни ему не приходилось столько лгать. И тут он понял, что уже не сможет попросить Рудольфо о еще одной услуге, и сердце его упало. Если Селина — его дочь, ее нельзя переселить в отель Кала-Фуэрте.
Селину разбудила Жемчужина. Кошка где-то странствовала всю ночь и, утомленная охотничьими подвигами, искала уютное местечко, чтобы вздремнуть. Она вошла в Каса Барко с террасы, легкими шажками поднялась на галерею и беззвучно вспрыгнула на кровать. Селина приоткрыла глаза и увидела прямо перед собой ее белоснежную усатую мордочку. Глаза у Жемчужины были нефритово-зеленые, от удовольствия она сожмурила их в узкие щелочки. Кошка немного покружила по постели, устраивая себе гнездышко, а потом примостила свое гибкое — как будто совсем без костей — пушистое тельце поближе к Селине и сразу же заснула.
Селина повернулась на другой бок и тоже провалилась в сон.
Во второй раз ее разбудили более бесцеремонно.
— Ну-ка, пора просыпаться! Уже одиннадцать часов! Давай-давай, пора вставать.
Селина почувствовала, как ее встряхнули за плечо, а когда открыла глаза, то увидела Джорджа Дайера, сидевшего на краешке кровати.
— Пора вставать, — повторил он.
— Уммм…
Кошка лежала рядом с ней, приятно тяжелая, согревающая… Джордж, когда она сквозь слепленные веки смогла его разглядеть, показался Селине огромным. Он возвышался над ней с угрюмым лицом, в своей выгоревшей голубой рубашке. Сердце Селины ушло в пятки. Утро никогда не было ее любимым временем суток.
— Давай-ка просыпайся.
— Сколько времени?
— Я же говорил — почти одиннадцать. Нам надо поговорить.
— Ох!
Она постаралась приподняться и поискала упавшие с кровати подушки. Джордж подобрал их с пола и подсунул ей под спину.
— Послушай меня, — сказал он. — Я говорил с Рудольфо…
— Он все еще сердится?
— Уже нет. Видишь ли, Рудольфо — а с ним и вся деревня — думает, что ты и правда моя дочь. И ты прекрасно знаешь почему! Потому что твой пьяница-таксист, дьявол его дери, всем об этом растрезвонил!
— Ох! — снова пробормотала Селина.
— Да уж. Ох. Ты говорила таксисту, что я твой отец?
— Да, — призналась она.
— Какого черта ты это сделала?
— Мне пришлось так сказать, чтобы он привез меня сюда. Я сказала: «Мой отец заплатит за такси», — только так мне удалось его убедить.
— Ты не имела права так поступать! Вовлекать ни в чем не повинных людей…
— То есть тебя?
— Да, меня. Теперь мне предстоит все это распутывать…
— Я же не думала, что он расскажет всей деревне!
— Он и не рассказывал. Он сказал Розите, девушке, которая работает у Рудольфо в баре. Розита рассказала Томеу, а Томеу Марии, своей матери. А наша Мария — официальная новостная радиостанция в этой части острова.
— Ясно, — вздохнула Селина. — Мне очень жаль. Но почему бы не сообщить им правду?
— Не сейчас.
— Почему?
— Потому что люди здесь, — он остановился, подыскивая нужные слова, — придерживаются очень суровой морали.
— Тогда почему ты разрешил мне остаться на ночь?
Джордж взорвался.
— Потому что была гроза! Потому что поругался с Рудольфо! Потому что ты не оставила мне выбора!
— И ты подтвердил, что я твоя дочь?
— Я не сказал «нет».
— Но ты же слишком молодой! Мы это выяснили вчера вечером.
— Кроме тебя, этого никто не знает.
— Все равно, это неправда!
— И было неправдой, когда ты проболталась таксисту.
