Елена Колядина - Мелодия моей любви
Лида вдохнула морозный воздух открытым ртом и сделала шаг по настилу.
Сетка раскачивалась и хлопала парусом.
Первые два окна, одно из которых выходило на балкон, были черными. Но Лида, на всякий случай, ссутулилась, опустила и слегка отвернула в сторону голову: вдруг кто-то глядит из темной глубины за стекло, заинтересуется подозрительным силуэтом и постарается запомнить приметы – рост, форму носа.
Качнувшаяся под ногой доска передала движение стальной опалубке, одна из труб коснулась ограждения балкона, ажурная решетка задрожала, вибрируя и завывая.
Лида вздрогнула, зацепилась носком кроссовки за стык настила и, едва не упав, схватилась за стену.
Варежка сцепилась с шершавым камнем, издала оглушительный, как показалось Лиде, треск, оставила тонкий клок мохера.
«Ну вот: следы от кроссовок, а теперь еще и волокна одежды», – тоскливо подумала девушка.
Но снимать варежки, перчатки, искать в темноте и снимать шерстяные пряди было некогда.
Лида осторожно пошла дальше.
Иван велел искать французское окно: белоснежный стеклопакет, створки которого застеклены до самого пола. Такую балконную дверь, заверил он, легко раскрыть, посильнее надавив внутрь.
«Тупой народ просто не знает, как эти дешевые французские понты распахиваются от одного пинка!» – ухмылялся Иван.
Она прокралась мимо трех окон одной квартиры – все стеклопакеты были одинакового темно-коричневого цвета – и замерла, увидев белеющую в темноте стройную двустворчатую дверь со стеклами снизу доверху. За ней слабо золотились на просвет песочные шторы.
«Почему горит свет? – широко раскрыла глаза Лида. – Иван говорил, хозяин в это время занимается в фитнес-клубе. Забыл выключить свет? Нарочно оставил включенным торшер, чтобы ввести в заблуждение любителей бродить по лесам и заглядывать в чужие окна? Или никуда не пошел, остался дома?
Тогда у нее будет уважительная причина, чтобы убежать отсюда и забыть все, как страшный сон?»
Лида прислушалась.
Из квартиры доносились потрескивания, трепетали перезвоны, кружились и путались в шторах шорохи, долетало легкое, невесомое облачко, похожее на дыхание ребенка. Но мужского сопения слышно не было.
«Все-таки ушел и оставил свет в прихожей, – с тоской подумала девушка. – Деваться некуда, придется взламывать».
Она перелезла через ограждение балкона, благодаря мосткам уменьшившее свою высоту. Слабеющей рукой дотронулась до створки, мечтая, чтобы она не открылась. Надавила посильнее и едва успела с облегчением подумать: «Ну вот, не открывается», как двери мягко подались внутрь, раздвинув шторы.
Лиду обдало теплой волной мягких, почти нежных шумов.
Девушка недоверчиво прислушалась. Она была уверена: в квартире алчного вора, положившего на зарубежные счета доходы от народной собственности, на нее накинутся мелкие, острые, злобные звуки: с шипением облепят паутиной, примутся карабкаться по ногам, так что не стрясешь и не соскребешь от омерзения.
Но шум покачивался трепетными, шелковистыми волнами с едва различимой мужской нотой.
Лида поскребла кроссовками по плиткам балкона, сунула варежки в карманы и осторожно отодвинула штору.
Комната освещалась только неровным прямоугольником света, падавшего из холла-прихожей. Он лежал на полу перекрывающимися слоями: от ламп где-то в других комнатах, двери которых также выходили в прихожую, догадалась Лида.
«Зачем такая иллюминация в пустой квартире?» – опять засомневалась девушка, на мгновение обратилась в слух и вновь немного успокоилась: хозяина нет, движение мужского тела, его дыхание она бы услышала сквозь стену.
Вошла, тихо прикрыла створки, огляделась.
Она стояла в гостиной или столовой: большой овальный стол в окружении точеных стульев, горка с посудой, диван с кофейным столиком, проем на кухню.
Лида сделала шаг, отдернула ногу: кроссовка задела мягкие кисти ковра.
Почему-то ей не хотелось оставлять после себя грязь: не из-за следов, нет, просто одно дело – взять деньги на операцию и совсем другое – злорадно, с ненавистью к чужому достатку, истоптать сияющий паркет и теплые ковры.
Не похоже, чтобы деньги лежали в этой комнате. Не в конфетнице же, как было принято у Лиды дома, в Устюжне, хранят богачи валюту на повседневные расходы? Вряд ли доллары спрятаны и в банку с крупой. Поэтому на кухню идти без толку.
Девушка осторожно обошла ковер и выглянула в освещенный холл.
Судя по всему, здесь был домашний кинотеатр: перед плазменным экраном двумя полукругами стояли самые разнообразные кресла: кремовое в стиле ар-деко, алое а-ля Людовик, бело-золотое рококо, кожаное сталинское, в стиле шестидесятых годов двадцатого века, поп-арт – почти царский трон, обтянутый тканью с портретами Микки-Мауса.
Лида удивленно улыбнулась: а у хозяина неплохое чувство юмора! Не похоже, чтобы он был таким злобным барыгой, как заверил Иван. Впрочем, не надо расслабляться: Гитлер тоже белочек с руки кормил! Лида нахмурилась: где же деньги?
Из холла в глубь квартиры уходил освещенный крошечными лампочками коридор, скорее всего к входным дверям? Или к ванной? Сомнительно, чтобы олигарх держал деньги в сливном бачке.
Лида обвела взглядом кресла, экран, подошла к глухой двери темного дерева.
Дрожащей пятерней в нелепой белой перчатке повернула ручку, осторожно заглянула внутрь.
Книжные шкафы, большой письменный стол с раскрытым гудящим ноутбуком, диван, рослый фикус, зажженная лампа на столике в углу.
Похоже, кабинет!
Лиду смутил легкий гул компьютера: казалось, хозяин отошел на минутку, налить чаю или кофе.
Но если в этом доме хранились деньги, то наверняка в этой комнате: где-то здесь стоит маленький металлический сейф!
Девушка оглянулась и аккуратно прикрыла за собой дверь.
Подошла к столу.
Из угла за диваном донесся скользящий шорох: короткое, едва уловимое движение.
Лида замерла.
Сердце застучало, словно изнутри, по ребрам, пинали сапогом.
«Похоже, журнал упал на пол и шелестит от сквозняка страницей», – наконец определила девушка и выдвинула ящик стола.
На бумагах, отпечатанных на компьютере, сквозь прозрачный пакет из грубого мутного полиэтилена просвечивала пачка долларов, перетянутая крест-накрест бумажной лентой.
Девушка взяла тугой слиток дрожащей рукой и посмотрела на банковскую упаковку: пакет был надрезан, но пачка цела.
«100 листов по 100 долларов США», – прочитала Лида на бумажной ленте.
«Сто умножить на сто… Сколько же это? – принялась считать девушка, от волнения путаясь в нулях. – Ровно десять тысяч долларов!»
Иван был прав, с горечью подумала Лида: лежат вот так, запросто, в ящике стола десять тысяч в валюте, как у обычных граждан хранятся три тысячи рублей на осенние ботинки.
