Сьюзен Льюис - Слезы счастья
— Наверное, нет, но, если бы она этого хотела, а он был хорошим человеком, мы бы придумали, как с этим жить.
— В том-то и дело. Розалинд явно не видит во мне «хорошего человека».
Повернувшись в водительском кресле, Эми сказала:
— Послушай, Дэвид найдет способ разобраться с дочкой, а ты тем временем должна сосредоточиться на свадьбе, потому что это будет сказочный день. Ты будешь самой красивой невестой. Он будет самым счастливым и гордым мужчиной на свете. Все самые близкие друзья и родственники соберутся, чтобы поздравить вас. Музыканты и руководитель церемонии летят со всех концов земного шара, чтобы сделать этот день особенным для тебя. И, на мой взгляд, ты давно этого заслуживаешь. Так что пообещай мне, что ничему и никому не позволишь испортить твою свадьбу, и особенно ей.
Лиза улыбнулась и сжала руку Эми.
— Хорошо, обещаю, — прошептала она, хотя знала, что контролировать Розалинд не в ее силах и не в силах Эми.
Розалинд сидела за кухонным столом, а перед ней было разложено содержимое портфеля отца. Утром, когда Дэвид собирался и не мог найти ключи от машины, которые в конце концов обнаружились в комнате Лоуренса, в доме царила такая суматоха, что, забросив на заднее сиденье портплед и какие-то папки, он умудрился уехать без портфеля. Сегодня это, а буквально вчера, как рассказала ей Ди, он пытался открыть «мерседес» ключами от парадной двери. В глазах Розалинд это лишний раз доказывало, до какого невменяемого состояния довела ее отца Лиза Мартин своими свадьбами, новыми домами и бог знает какими еще запросами, тогда как на самом деле ему нужно справляться со своей утратой.
Он ведь скорбит по маме, правда? Должен скорбеть.
Разумеется, она позвонила ему сразу же, как только обнаружила портфель на подъездной аллее, но к тому времени он уже проехал полпути по М-4, так что теперь она ждала курьера, который должен был его забрать.
Прошлый вечер прошел замечательно. В кои-то веки им удалось провести время вместе и не закончить дело ссорой или слезами. Но так получилось, потому что они заранее заключили по телефону договор, что не будут обсуждать подругу Дэвида и свадьбу. Розалинд сказала отцу, что не хочет, чтобы он приезжал, если он делает это, лишь бы поговорить о Лизе Мартин. Но Дэвид уверил ее, что просто хочет вернуться в Лондон, зная, что они остались друзьям. И еще напомнить ей, что он никогда не допустит, чтобы между ними что-то встало.
Как ему это удастся, если он решительно настроен жениться на этой Мартин, Розалинд понятия не имела. Однако с тех пор, как Майлз признался, что всплыли какие-то новые сведения, которые могли кардинально изменить ситуацию, Розалинд с новыми силами хваталась за надежду, что отца образумят задолго до рокового дня.
Но всего пару мгновений назад ее уверенность дала опасную трещину и теперь, когда Розалинд смотрела на все, что достала из портфеля Дэвида, быстро иссякала. Она знала, что копаться в чужих вещах нехорошо, но не могла остановиться, и вот нашла открытку, которую Дэвид подписал, но еще не отправил. Послание было таким романтичным, что если бы она получила его от Джерри, то была бы самой счастливой женщиной в мире.
На лицевой стороне красными тиснеными буквами, неровно, как будто от руки, были написаны четыре строчки: «Моя любовь навсегда; je t’aime; моя единственная; любовь моей жизни». А внутри — рукой Дэвида: «Я так счастлив с тобой, милая. До дней любви чем были мы с тобой?»[14]
Розалинд понятия не имела, какого поэта он цитирует, но это было не важно. При одной мысли о матери и о том, как мало она, по всей видимости, теперь значила для Дэвида, ее сердце до таких пределов наполнилось печалью, что это стало почти невыносимым. Брак с Катриной как будто поблек до смутного фона, оставив в памяти ее отца лишь слабый отпечаток, на который он теперь едва ли обращал внимание. Он ничего не видел, кроме нее. Дэвид с Катриной прожили вместе больше тридцати лет, вырастили ребенка, создали свое дело, мечтали вместе, помогали друг другу в трудную минуту и в конце концов, настолько сроднились, что стали практически единым целым, а теперь все это сводилось на нет одной открыткой.
Розалинд несложно было представить, что почувствовала бы мама, если бы могла увидеть это послание, потому что на собственном опыте знала, как это — сомневаться в чувствах мужа. Понимать, что милая, добрая, замечательная мама, которая души не чаяла в отце, тоже терзалась этими ужасными чувствами, было еще хуже, чем испытывать их самой.
«Твой отец хороший человек, — устало говорила ей мать в те дни, когда еще пыталась бороться за жизнь. — Он лучший друг и опора для меня и для тебя... Он всегда был рядом и поддерживал нас, и я знаю, он никогда тебя не подведет, потому что очень тебя любит. Ты значишь для него все, Розалинд, гораздо больше, чем когда-либо значила я».
Но Катрина что-то значила для Дэвида, Розалинд не сомневалась в этом. И не просто «что-то» — ее он тоже любил. Любил, мама, честное слово, любил, и без тебя его жизнь опустела, я знаю.
По щекам опять покатились слезы. Розалинд смяла открытку, бросила ее на пол и раздавила туфлей. Отец может удивиться, куда она подевалась, но Розалинд было все равно. Пусть думает, что потерял ее, как потерял сегодня утром ключи... Подоплека того, что тогда произошло, оказалась последней каплей в чаше ее страданий, и она громко разрыдалась. Дэвид винил себя, говорил, что, наверное, обронил ключи, когда заходил пожелать Лоуренсу спокойной ночи, но они оба прекрасно понимали, что, вероятней всего, тот спрятал их, потому что не хотел отпускать дедушку. Какие же сильные чувства испытывал ее сын, если сделал такое! Мысль об этом бередила душу Розалинд, как, пожалуй, ничто другое. Мальчик так редко проявлял эмоции, был почти всегда замкнут в себе, но между ним и Дэвидом установилась какая-то связь, и поэтому, а еще потому, что она безумно любила их обоих, Розалинд молила Бога, чтобы ей никогда не пришлось ставить отцу ультиматум. Если же она все-таки его предъявит и Дэвид выберет ее, что тогда делать им с Лоуренсом?
ГЛАВА 6
— Какого черта ты здесь делаешь? — воскликнула Лиза, впадая в шоковое состояние.
В целом мире был всего один человек, которого она могла встретить подобной фразой. И ей решительно не хотелось верить, что именно он сидит перед ней, сияя улыбкой, которую всегда считал дьявольски соблазнительной, как будто имеет полное право красоваться за этим столиком в ресторане Гордона Рамзи в гостинце «Клариджез», тогда как, по ее глубокому убеждению, это место должен был занимать Брендан, а если не Брендан, то кто угодно, кто угодно, только не мужчина, которого она сейчас испепеляла взглядом.
