Лариса Кондрашова - Чужой муж
— Наташа, я замерз как собака, — сказал он жалобно. — Ты не напоишь меня чаем?
На шапке и пальто Валентина было столько снега, будто он стоял где-то вместо сугроба.
— Конечно, заходи, — торопливо отозвалась Наташа; ей самой в момент стало холодно.
Это ее и пугало. Она вдруг стала ощущать себя связанной с Валентином незримой пуповиной. Ему холодно, и она стала замерзать. Она даже прикусила губу, которая вдруг стала подрагивать у нее, как от озноба.
— Давай я отряхну тебя.
Она сбегала за веником и смела им снег. На коврике в коридоре тотчас образовалась лужа.
— Устроил тебе хлопоты, — пробормотал он.
— Это приятные хлопоты, — улыбнулась Наташа. Кажется, она наконец справилась с собой. Но не слишком ли откровенно прозвучало: приятные? Личный контролер в ее голове тотчас проснулся и стал анализировать его слова, пока Наташа не отмахнулась, заставляя себя сосредоточиться на визите гостя. — Тебе чай как — с травой или обычный?
— А трава у тебя какая, дурманная? — пошутил Валентин.
— Намекаешь, что я ведьма?
— Намекаю, — согласился он. — Но ты же на правду не обижаешься?
Валентин стоял посреди ее узкого коридора и, сжимая в руке перчатки, размахивал ими в такт словам. На мгновение у нее мелькнула мысль: случайно, он не пьян? Но запаха алкоголя не почувствовала и прикрикнула на него по-домашнему:
— Ты так и будешь стоять в пальто и таять на пол?
Он встрепенулся и стал раздеваться.
— До последнего момента я боялся, что ты передумаешь… Ах да, я и забыл, у меня же торт с собой. Если бы ты меня не пустила, я бы сел на площадке перед твоей дверью и с горя съел его один.
— Ты сладкоежка?
— Увы, — притворно вздохнул он, — мучаюсь всю свою жизнь. Говорят, мужчина должен отдавать сладкое женщинам и детям, а меня всегда жаба душит.
— Ладно, я дам тебе половину, — сказала Наташа.
— Ну, это уже кое-что, это обнадеживает. Значит, я не зря пришел…
Он протянул ей пакет, который до того держал в руках.
— Кажется, здесь не только торт.
— Ну и еще кое-что. Я хотел тебя попросить вместе со мной отметить мой первый шаг к выздоровлению.
— Тогда это второй шаг. Первый — твоя жизнь в общежитии.
Оказывается, та самая нить, что прежде существовала между звонками и центром их приема у нее в голове, теперь протянулась между ними, едва Наташа открыла дверь, и помогала ей понимать Валентина с полуслова.
Она пошла на кухню поставить чайник, и он потопал следом за ней и сказал:
— У тебя нигде не валяется кусочков дерматина? Пока закипит чайник, я починю твою дверь.
Как хорошо, что он не стал спрашивать, кто это мог сделать, и сокрушаться: какие негодяи, — а просто открыл ящик с инструментами и всяческими остатками стройматериалов и вышел на лестничную площадку.
Она слышала, как он там стучит молотком, а потом в приоткрытую дверь услышала запах краски и выглянула наружу. Валентин как раз закрашивал белой краской вначале, казалось, страшную, а теперь почему-то дурацкую надпись.
Через некоторое время Валентин вернулся — она слышала, как он убирает на место инструменты и моет руки в ванной. Ей стало тепло и покойно и показались смешными былые страхи.
Он возник в дверном проеме, поправляя очки, и сказал ей весело:
— Не суетись, Наташа, давай просто на кухне посидим. В прошлый раз нам этого не дали, надеюсь, сегодня никто не помешает.
— Нет уж, — не согласилась Наташа. — Не так часто у меня бывают гости. А в последнее время особенно. Я как в засаде, сижу и жду неприятностей. Так что ты пришел кстати.
— Спасибо, Наташа. А то я боялся быть тем, что хуже татарина. Но гораздо больше я боялся…
Он замолчал и присел на край табуретки.
— Чего боялся, договаривай.
— Боялся, что ты меня запрезираешь.
Она чуть было не сказала: «Я узнала о тебе такое, что уберегло меня от ошибки…» Но вспомнила изречение, прочитанное когда-то в альбоме у бабушки: «Хоть сердце разорвись, уста должны молчать!» К чему это относилось, она не знала, но моменту соответствовало. Ну почему в голову лезет такая дребедень?!
Она между тем вынимала из пакета то, что Валентин принес. Коньяк, а вовсе не шампанское.
Скосила на своего гостя глаз. Коньяк вроде не по протоколу.
— Наташа, ну кто отогревается шампанским?
Между прочим, она и слова не сказала про шампанское.
— Я вроде не замерзла.
— А ты — со мной. В крайнем случае соком разбавишь. Понимаешь, шампанское — это при полной победе пьют, а при частичной — коньяк. В нем дубильные вещества. Чтобы сердце укрепить.
Фантазер. На ходу все выдумал, а она верь?
Накрыла в своей единственной комнате небольшой столик со свечами, как любила. Имелся у Наташи подсвечник красивый, фарфоровый. Она его нарочно под свой столовый сервиз подбирала.
В общем, стол получился торжественный. Как будто Валентин к Наташе не просто в гости пришел, а предложение делать.
— Это хорошо, что ты свечи зажгла, — пробормотал он. — По крайней мере не так наглядно будет, когда я стану прятать глаза.
— Мне такое вступление не нравится, — покачала головой Наташа. — Терпеть не могу, когда люди при мне унижаются. — Она поневоле опять напряглась, и ушло куда-то чувство теплоты и умиротворенности, которому она только что начала радоваться.
— Все же немножко потерпи, — тон его был просительным, — если я верую в Любовь и в Жизнь, я должен покаяться и тем очиститься.
Она подумала, что в каком-нибудь американском фильме такой сцены наверняка бы не было. Может, это и неплохо, что люди предпочитают простые конкретные отношения. А нам непременно надо бить себя в грудь, истязать, выворачивать наизнанку, таким образом «очищаясь».
Но он не слышал этих ее мыслей. Да и услышав, последовал бы?
— Я женился без любви. Под давлением обстоятельств. Вернее, уступив им. И что самое смешное, в тот момент был ужасно горд своим благородством. Одна наша воспитательница в интернате говаривала нам порой: «Простота хуже воровства». Я не понимал этого. Тогда. Теперь понял. На собственном примере пришел к странному выводу: чувствовать себя подлецом менее унизительно, чем дураком. Мой жизненный монолог «быть или не быть» оказался таким бездарным, что вместо Гамлета на сцене появился Арлекин. Тот, из старых пьес, которому по ходу действия все время раздавали пощечины…
— Неправда, Валя, к тебе никто не относился как к Арлекину.
— Относился, чего уж там. Но главное, я себя им чувствовал.
Ничего нового Наташа не услышала. Обо всем она и сама уже догадалась. Тогда что же ее взволновало? Разве легко ему выворачиваться перед ней наизнанку?.. Но-но, не украшай его лавровым венком! Вот человек — все ее бросает из одной крайности в другую!
