Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

- Не грусти, - Савранский украдкой целует меня в макушку, - купим тебе новую шубейку, а эту мокрую псину пускай Нюра носит.

Почему-то он уверен, что я грущу из-за вещей, которые вынуждена оставить здесь. Глупый мальчик, не понимает, что есть кое-что важнее материального.

К примеру, свобода. Именно она пьянит и вызывает головокружение, когда мы вываливаемся на улицу. Я с ноутбуком подмышкой, Никита с моим чемоданом. Тот еле влезает в багажник такси, и все время, пока мы едем, приходится слушать ворчание водителя.

Слава Богу, ехать остается недолго. Никита действительно нашел квартиру в центре. В чудесном тенистом доме, в котором пахнет благородной стариной, а не голубцами.

Запах в подъездах – известная проблема таких вот старых домов, но мне везет, и мои соседи видимо не готовят. И не курят. И не пишут глупости на стенах. И скорее всего даже не дышат, потому что пока мы, громыхая и хихикая, поднимаемся на пятый этаж, в подъезде стоит мертвая тишина.

Я немного волнуюсь, пока Никита открывает дверь. Последний мой переезд был после замужества, и тогда я была уверена, что это навсегда, и дом мы будем покидать разве чтобы уехать в отпуск.

Получается, не получилось.

Поэтому когда Никита зачем-то берет меня за руку и вот так, вместе, переступает порог, меня прошибает пот.

- Не переживай, - раздается над самым ухом, - если не понравится, найдешь вариант получше.

Никита как телепат считывает мои эмоции и как типичный мужик не может их понять. Конечно, я волнуюсь, но не потому, что квартира мне не понравится. Она чудесная! И светлый, благодаря стеклянным дверям, коридор, и чистая кухня с гигантским столом и даже пустая спальня, куда идеально впишется моя кровать и мой матрас!

Все здесь безупречно, о лучшем я и мечтать не могла! Даже картины на стенах (простые фото из путешествий) нравятся мне настолько, что я не хочу их менять на что-то свое. Потому что потерялась настолько, что не понимаю, что именно теперь «мое».

- Спасибо.

- Римм, - Никита обеспокоенно заглядывает мне в глаза. – Ты что, плачешь?

Машу головой и проскакиваю под его рукой на кухню, ближе к окну и свету. Слышу за спиной тяжелые шаги, Никита ходит за мной как привязанный. Странное и пугающее наблюдение.

Смотри на улицу и жмурюсь от яркого солнца. До боли в веках, до слез.

Да, Никита, плачу, но не потому что мне плохо, а потому что очень хорошо, только я пока этого не осознала. Всхлипываю и замираю, ощутив на своих плечах его ладони. На шее его дыхание. На коже его запах. Савранский гладит нежно, будто у него в руках раненая птица. Будто боится сломать.

- Видела, какой здесь здоровый стол, - голос так и сочится неестественной бодростью, - на десятерых хватит!

- Большой, - киваю я. – Но ты прав, я люблю работать на кухне, так что мне именно такой и нужен.

- Ага, а вот тут с краю, можно поставить кресло для меня. Здесь ведь легко два компьютера влезет, верно?

Оборачиваюсь. Смотрю вверх, в яркие, до прозрачности синие глаза Никиты, и задыхаюсь от нежности. Ты, милый мальчик, мой личный океан, в котором не страшно утонуть. В котором хочется утонуть. В то время как даже смотреть на тебя нельзя, опасно.

- Так что, - заискивающе спрашивает он. – Кресло могу выбирать?

Качаю головой. Нет. Не надо. Все это нужно остановить прямо сейчас, потому что уже слишком поздно.

- Никит, спасибо тебе. Правда, спасибо, за все, ты невероятный мужчина, но дальше я сама.

Тяжелая складка разделяет его лоб, Никита хмурит брови, опускает голову вниз, на кончики своих носок. Один красный, другой зеленый, как у малышей в детском саду, которые сами одеваются на прогулку. Господи, какой он еще ребенок! Эта мысль придает мне сил, и я продолжаю:

- Если вдруг я должна тебе что-то, за помощь, и заботу, то ты скажи.

- Даже так?

- Не хочу неловкости между нами, когда мы будем видеться.

- Понятно.

Мы оба молчим. Так долго, что солнце успевает зайти за тучу и с лица Никиты пропадают красивые золотые блики, а взгляд из синего становится серым. И все это из-за меня. Становится очень горько, как бывает художнику, который случайно испортил свое лучшее произведение.

- Может, чаю? Правда, его нужно купить, тут же ничего нет.

- Там в ящике ромашковый, - бросает Савранский и добавляет после короткой паузы, - остался от прошлых хозяев. И сахар, и крупы какие-то.

Иду к ящику, достаю кружки и пачку травяного чая, моего любимого. Там же вижу гречку, рис, макароны, все новое. Вряд ли кто-то будет съезжать из квартиры, забив кухню провиантом. Это тоже сделал для меня Никита. Позаботился, чтобы на новом месте я не тратила силы на магазин.

Это так трогательно, и еще больше подтверждает мои страхи.

Уже слишком поздно.

Для меня так точно, потому что я уже приросла к этой заботе о себе. И не хочу видеть рядом с собой мужчину, который не знает, какой я пью чай, или не танцует со мной под мостом, после того, как лично уничтожил коллекцию парфюма на пол миллиона рублей. Который не сотрет ноги, чтобы за сутки найти идеальную для меня квартиру. Не поет в душе какой-то совершенно чудовищный рэп. Не смотрит на меня вот так. Не носит на руках. Не обнимает крепко. Не целует нежно. Не смешит. Не Никита.

Это страшно и пронзительно, но сейчас я начинаю думать, что не хочу быть ни с кем другим, кроме него.

- Чего ты боишься, Римм? – Савранский подходит тихо, почти крадется.

- Ничего, - вру я.

- Ага, и поэтому меня прогоняешь. Ты думаешь, что спасаешь меня, потому что я могу влюбиться? Так это зря.

Тихонько хмыкаю, прикрыв лицо чашкой. Глупый мальчик, спасаю я как раз себя. Потому что возможно уже влюбилась.

- Это же просто секс, ничего не обязывающие отношения. – Давит он на свежую, только сорванную ранку.

Угу… просто…

- Или ты боишься, что мы полюбим друг друга, поженимся, родим трех дочек и проживем самую долгую, самую счастливую на свете жизнь? – Отчаянно шипит Ник и каждое его слово царапает изнутри.

Почему так? Почему молодость бывает такой злой? Неужели он не понимает, что делает мне больно? А впрочем, откуда бы? Никита просто мужчина, молодой мужчина, которому невдомек, чем я жила все эти тридцать лет.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на его льдины вместо глаз.

Мои карие против его синих. Игра, в которой никто не победит.

Я предельна честна. Раздеться догола перед ним еще не самое откровенное, потому что так я обнажила просто тело. А сейчас будет продвинутый уровень, мальчик. Сейчас ты увидишь мою душу. Как есть, без препон, без красивых пафосных слов, без надежды, что впереди как в фильме – хэппи энд и титры. Потянешь? Вот и я не думаю.

- Да, Никита, я боюсь именно этого. Потому что полюбить тебя так просто, а последствия такие тяжелые, что я не готова их расхлебывать. Между тобой и Настей я выбираю не тебя, прости. Потому что не знаю, какую там жизни мы проживем, когда ты младше меня на целых десять лет. Это сейчас кажется незначительным, но еще через десятку тебе тридцать, самый пик для мужчины, а я буду почти старушка. Потому что никакого «замужа», и никаких трех дочек меня не ждет, а у тебя все это будет. Просто не со мной, и тогда в чем смысл? Если ты ко мне относишься хоть немного по человечески, не как к эксперименту или забавной игрушке, то, пожалуйста, уйди сейчас. Оставь в покое, не звони, не пиши и по возможности забудь эту последнюю неделю. Потому что я уже.

Идиотка. Самоуверенная идиотка и обманщица, но мне так хочется казаться сильной, что задираю подбородок и с особым чувством смакую это «уже». Звучит убедительно, а плакать будем после.

Вскидываю глаза вверх, жду его реакцию, какие-то слова, заверения, что это просто секс... но вместо этого вижу слепой нечитаемый взгляд. И голос пробирает до мурашек:

- Что значит никаких трех дочек тебя не ждет?

Спроси он что угодно, я была бы готова, я бы ответила как надо, но сейчас теряюсь в глупых словах.

- То и значит, я не могу иметь детей.