Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

- Ты не заболела? – Она обеспокоенно прикладывает ладонь к моему лбу. – Да нет, вроде. Но ты какая-то странная. Точно все в порядке? Помимо очевидного звездеца с Белым, разумеется.

Давлю из себя улыбку, потому что не знаю, что еще сказать. Впервые в жизни у меня от Насти есть секрет, и мне от этого очень плохо. Я никогда ничего не скрывала от Савранской и начать свой путь обмана решила с козырей - секса с ее сыном.

Фу, даже произносить такое стремно.

Наверное, мне стоило приехать в Питер еще и потому, чтобы здесь, с большого расстояния увидеть, как мелко я стала мыслить и поступать. Единственное, что нужно сейчас сделать – вернуться обратно в Москву и навсегда разорвать эту связь. Просто секс не совсем прост, и в отношении двоих взрослых участвует не совсем двое. Нас четверо: я, Никита, его мать и мое чувство вины.

Да, самое правильное объясниться с Ником, он умный парень и обязательно поймет, какую глупость мы сделали. А потом вместе решим, нужно ли рассказывать об этом Насте или пускай останется нашим секретом, историей из прошлого, вспоминать которую и смешно и грустно.

- Римма, прием! – Настя щелкает пальцами, пытаясь вывести меня из оцепенения.

- Прости, я так плохо спала, - и снова краснею, вспоминая, почему.

- Ага. Ну, значит, у нас отдохнешь. Дуй сразу на такси, ключи не даю, тебе Томка откроет.

- Конечно, - я порывисто обнимаю Настю и шепчу ей в макушку: - спасибо!

- За что? – Подруга непонимающе хмурит брови.

- За то, что ты такая чудесная!

И все. Ну, правда, что еще сказать? За то, как воспитала для меня сына? За его охрененное чувство юмора? За тренировки от Тимура, благодаря которым Никита меня на руках носит? За гигабайты порно, которые он пересмотрел в старшей школе и теперь творит такое, что у меня до сих пор ноги подкашиваются?

Наверное, это не совсем то, что она бы хотела слышать. Поэтому просто спасибо – малодушно, зато искренне. Настя чудесная и она не заслуживает такого поганого друга как я.

Мы быстро прощаемся, потому что внизу меня уже ждет серая лада, машина под цвет погоды, настроению и городу. Сегодня в Питере опять дождь. Я сильнее кутаюсь в куртку Никиты и снова чувствую его запах. Почему то он меня успокаивает, и в салон уже садится привычная, невозмутимая Римма, у которой есть четкий план, как жить дальше.

Вместо адреса Насти, называю улицу Рубинштейна, давно не была в Питере, но в свой последний раз мы с Савранской гуляли именно здесь. Прогулки меня всегда успокаивают, а сейчас вместе с терапевтическим эффектом они дают время на подумать.

Итак, развод. Я хочу не просто разойтись, но и размотать своего муженька так, чтобы он еще лет пять у психиатра нервный тик лечил. Не уверена, что мне под силу, но лучше мечтать об этом, чем о том, как травлю Белого ядом.

Из брака с Филиппом я уйду со своей квартирой, с половиной наших накоплений, с фамилией, которая даст мне в любой точке хороший старт и с опытом работы, о котором раньше я могла только мечтать. Это много и я буду биться за каждый пункт из своего списка. Возвращаюсь в Москву и первым делом ищу хорошего адвоката. Или нет, сначала нужно поговорить с Никитой, этот вопрос беспокоит меня даже больше развода.

Словно по волшебству именно в этот момент мой телефон оживает. На экране загорается унизительная надпись: Никита (Настин сын). Господи, даже техника ополчилась против и тычет в меня собственным же позором. Почему я не записала его просто как Никита? Тогда сейчас мне было бы не так стыдно.

Я смотрю на дисплей, жду, когда на том конце провода у кого-то сдадут нервы. Но Никита упертый. Через пару секунд после первого звонка следует второй и тоже без ответа. В перерыве между вторым и третьим, успеваю зайти в пропущенные, и вижу, что Ник всю ночь обрывал мне телефон. Да… а я думала, он крепко спит.

Телефон снова оживает, на этот раз звонит Настя. Понимаю, что семейство Савранских не оставит меня в покое и пишу подруге сообщение. Объясняю, что я решила пораньше вернуться в Москву. Извиняюсь за неудобства.

Отправлено. Прочитано. И прежде чем она ответит, я выключаю айфон. Вот так…

Гулять мне уже не хочется, и поэтому я сразу еду на вокзал. В поезде наконец удается поспать - спасибо Никите за куртку. Скрутив ее в жгут, я получаю удобную подушку. Впервые за долгое время мне не снятся кошмары.

Домой приезжаю затемно. Чтобы не включать телефон, приходится нанять бомбилу на вокзале, которому я плачу раза в три больше, чем если бы заказывала такси через приложение. Вся эта суета нужна, чтобы отсрочить встречу с Никитой. Не сбрасывать его звонки и не пытаться игнорировать его сообщения.

Я кажусь себе очень умной, почти стратегом, пока не поднимаюсь на свой этаж. Там, Облокотившись спиной о дверь, сидит Савранский.

Его глаза закрыты, и по мелко дрожащим ресницам понимаю, что Никита спит. Тихонько, чтобы не разбудить, глажу его по щеке. Это прощальная нежность, первая и последняя, поэтому я медленно отсчитываю секунды, мечтая, чтобы они не гнались так быстро.

На самом деле мне хочется его касаться. Нравится чувствовать, как отзывается под пальцами кожа, видеть, как он улыбается во сне, слышать его спокойное, ровное дыхание. Я готова сидеть здесь до утра, но вдруг мои пальцы перехватывает его рука. Ресницы вздрагивают еще раз, и, открыв глаза, Никита сразу узнает меня.

- Я думал, ты ушла, - бурчит этот медведь и с силой прижимает меня к себе, сдавливая ребра до хруста. – Совсем ушла. Не делай так больше, пожалуйста…

Глава 21

Я еще пытаюсь что-то ответить, но это трудно делать, когда твой нос крепко впечатался в чужую грудь. Савранский отрывает меня от пола, обнимает, громко дышит мне в макушку, и поминутно то радуется, то ругается.

И то и другое он делает со свойственным юности размахом.

В какой-то момент мне становится страшно, что сейчас из квартиры напротив выйдут соседи и увидят ночное шоу, которое мы им организовали. Они люди тихие, интеллигентные, но даже перед ними не хочется светить Никитой. Как-то это все… чересчур.

- Пожалуйста, отпусти меня, - и, чтобы уж наверняка, добавляю, - ты делаешь мне больно.

Тотчас мои пятки касаются пола.

Никита отстраняется и радостно, с какой-то щенячьей преданностью заглядывает мне в глаза, отчего все внутри меня холодеет. Не смотрят так на случайных любовниц, старых неинтересных теток, или маминых подруг.

- Пройдем в дом, - да и у самой меня голос дрожит как на экзамене. И, кажется, что от волнения я задохнусь.

Не с первого раза попадаю ключом в замочную скважину.

Не с первого раза Никита находит рукой свет.

Зато друг друга мы определяем безошибочно. Губами, касаниями, тихими стонами в ночной темноте. Пока Никита стягивает с меня джинсы, я еще помню, что должна была с ним поговорить, но уже забыла, о чем.

О том, что нам надо расстаться? Да, определенно надо. Чуть позже, через пять минут, когда мы, наконец, закончим лечить друг друга. Понятия не имею, чем болен Никита, но чувствую, как становится лучше мне. С каждой секундой, с каждым стуком наших сердец – моего заполошного, и его ровного, уверенного – мне становится легче.

И ему тоже.

Ему тоже это надо. Иначе он не сходи бы с ума в этой безумной, не поддающейся логике страсти.

То, что мы творим на кухне – самое яркое зрелище в жизни нашего комода. Пик в его бесполезной столетней жизни. Да и другая мебель выглядит как-то пристыженно и удивленно, что сразу замечает Никита.

- После такого мы должны сжечь этот стол, боюсь, его дореволюционное Сиятельство не потерпит такого обращения с собой. – Никита целует меня в плечо, и шепчет: - Ты же не собиралась брать его с собой?

- Нет, все это мебель Белого, так что…

Договорить не получается, в легких просто не хватает воздуха, будто только что я на скорость бежала спринт. Тяжело дышу, убаюканная чужими руками, Никита гладит меня по бедру, пока я пытаюсь поймать за хвост ускользающие мысли.