Соль под кожей. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Если бы я не был такой бесчувственной сволочью, то обнял бы ее и дал выплакаться на своем плече. Но Валерии в этой жизни действительно крепко не повезло даже со «спасателем».

— Я… вышла. Просто хотела посмотреть и убедиться, что мне показалось, и это совсем не Сергей. Но это был он. И… Илона.

— Ты была знакома с ней?

— Нет, но она всегда была шумной и часто мелькала на разных мероприятиях. Просто ее лицо так или иначе было знакомо многим.

Ясно. Этот тип женщин мне тоже хорошо знаком — яркие обезбашенные прожигательницы жизни, не пропускающие ни одной тусовки. Ты можешь не знать их лично, но они так часто мелькают в новостях и разных сплетнях, что поневоле в курсе, какой у них размер сисек, цикл и сколько членов в ней побывало на прошлой неделе.

— Это были они, — обреченно говорит Валерия. — Стояли так близко. Когда она поняла, что я их узнала, то улыбнулась… Так… как будто…

— Нарочно? — подсказываю я и, внезапно, наружу начинают лезть собственные дерьмовые воспоминания.

Я тоже видел такую улыбку. Уверен, похожую в точности.

Катя улыбалась так же, когда Алина застукала нас вместе в одной постели.

— Я хотела уйти, но Сергей побежал за мной. Он что-то говорил и говорил, я просила отвезти меня домой, потому что больше не могла там находится. Мне везде мерещилась эта девушка. Она как будто смотрела на меня с каждого лица. Вокруг были лица, лица, лица… И каждое — она.

— Почему не уехала сама? Можно было вызвать водителя? — Я примерно догадываюсь, что ей не дали бы этого сделать, но мне нужны детали и подробности, которые может знать только Валерия.

— Кто-то забрал мою сумку, телефон был там.

— Кто был рядом, кроме Сергея?

— Я не помню.

Звучит не очень уверенно, и я настойчиво повторяю вопрос.

— Андрей, — наконец, выдавливает они, — и Константин. Сумка… она была у него.

На ее лице мелькает тень прозрения. Эту деталь Валерия вспомнила только сейчас.

Крепко же ей промыли мозги.

— Потом Андрей дал мне стакан воды. Они все время спрашивали друг у друга, что произошло, и Сергей сказал, что на него набросилась какая-то пьяная дура, видимо, спутала его со своим парнем. Он повторял это постоянно. А потом…я не знаю…

— У тебя просто случился провал в памяти, — даю еще одну подсказку.

От понимания случившегося невольно сжимаю кулаки.

Ей подсыпали какое-то из тех «средств», которыми вырубают глупеньких девчонок, прежде чем отвезти на хату и отыметь там всей толпой. А потом, когда такая девчонка приходит в себя с порванной промежностью и окровавленной жопой, она ни хрена не может вспомнить. Не удивительно, что ее под руки выволокли из клуба — она же была почти в отключке. События до и после превратились для нее в мешанину, происхождение которой ничем не отличалось от алкогольного бреда.

Завольский, Угорич и Наратов.

Святая, блять, троица моральных уродов.

— Мне было плохо несколько дней. — Валерия болезненно кривится. — А когда приехал Сергей, он рассказал, что я просто увидела его с какой-то пьяной дурой и все не так поняла. Он даже видео снял, на котором эта девчонка извинялась за то, что была пьяной и никого не узнавала.

— А твой отец? — Сомневаюсь, что Громов повелся бы на эту херню. Одно дело — обвести вокруг пальца влюбленную малолетнюю дуру, и совсем другое — прожженного мужика.

Валерия отводит взгляд.

Она, блять, отводит взгляд.

Ёб. Твою. Мать.

— Ты ничего им не сказала.

— Я не была уверена, что… Все было как в тумане. Я вообще не понимала, чему верить, а чему — нет! Отец просто запретил бы Сергею даже приближаться ко мне! — Даже сейчас, после всего случившегося, в ее взгляде паника и страх.

— И был бы прав! — рявкаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не использовать еще парочку отборных матов, которые она точно заслужила.

Она сжимается, как маленькая улитка без раковины, втягивается сама в себя.

Наратов так промыл ей мозги, что в конечном итоге Валерия выбрала «добровольное неведение», вместо правды. Потому что правда означала бы конец их отношений. Грязная неприятная правда ставила крест на всех ее воздушных мечтах о чае с имбирем, елочных украшениях и доме, где будет пахнут сырниками с миндалем.

Но со мной у нее эта херня не пройдет. Я выкорчую из нее все это влюбленное говно, выжму до капли розовые мечты, даже если ради этого придется убить ее душу. Лучше самому быть бессердечной тварью, чем однажды еще раз станцевать на тех же граблях. Когда-нибудь, она скажет мне «спасибо».

— Если узнаю, что ты продолжаешь за ним следить — получишь сто баксов и билет на все четыре стороны. Поняла? Я не шучу, Валерия. У меня ничего не ёкнет, потому что я с детства не испытываю жалости к идиотам.

— Это… шантаж? — От удивления она чуть не икает.

— Это чистой воды угроза, Валерия. «Чтоб добрым быть, я должен быть жесток».

— Ты цитируешь Шекспира. — На этот раз она не удивляется, просто заторможенно констатирует факт.

— Твоя главная задача на ближайшие год — перестать быть унылым обиженным маминым беляшом, и превратиться в шикарную стерву, которую захочет трахнуть даже импотент. С завтрашнего дня — в спортзал, на танцы, на курсы мейкапа. В понедельник в семь тридцать жду тебя в офисе. Я, конечно, добрый фей, но на еду с этого дня будешь зарабатывать сама.

Чем меньше у нее будет свободного времени — тем быстрее в ее голове не останется места для всякой херни.

Я ухожу из ее квартиры, так и не притронувшись к еде.

Но за руль не сажусь, а просто бреду куда глаза глядят, потому что призраки ее прошлого одновременно воскресили и моих.

Снова и снова вспоминаю Катину улыбку, когда она, валяясь голой в моей постели и даже не особо стремясь прикрыться, смотрела на стоящую в дверях Алину.

И полное непонимание в глазах Алины.

Точно такое же, как сегодня я увидел в глазах Валерии.

Ей было пиздец как больно. Ее мир тупо развалился на части. Ее собственные мечты разбились вдребезги, но в отличие от Валерии, ей не было за что уцепиться, потому что я не подкинул ей спасительный самообман. Я просто позволил дерьму случиться.

Я достаю телефон и набираю номер Алины, который нарочно не заношу в телефонную книгу, надеясь, что однажды вытравлю его из памяти. Она долго не берет трубку. Вечер субботы, наверняка снова бухая оттягивается в каком-то клубе.

Алина-раньше и Алина-сейчас — два совершенно разных человека.

Она никогда не была маминой булочкой, в ней всегда боролось хорошее и плохое, но она не бухала по-черному, не раздвигала ноги перед первым встречным и в целом была просто типовой стервой, не лучше, но и не хуже других.

Я перевел ее на «темную сторону».

— Дим? — Слышу в динамике ее дрожащий голос.

Узнаю в нем плач безошибочно, и автоматически тянусь за сигаретой.

— Ты где? Я приеду.

— В «Дримленде». Это правда ты? Или просто прикол?

— Ты храпишь, когда спишь на левом боку, — говорю то, что могу знать только я, и затягиваюсь от души.

Мой доктор точно меня убьет.

— Димка… Дим… — Она уже не сдерживается и ревет навзрыд, поливая слезами мою очерствевшую душу.

— Тебе ничего не угрожает? Ты в безопасности?

— Да, да… Ты приедешь? Честно?

— Прости меня, Алин. Я такая мразь.

— Я так виновата, Дим! Я все исправлю, клянусь! Клянусь, честно!

— Мы исправим.

Наверное, сегодня по гороскопу ретроградный Меркурий, но мне вообще по хуй, что я нарушаю данное себе же обещание — никогда не возвращаться к бывшим. Алина — больше чем бывшая. Точнее, она вообще не из этой категории.

Алина — это Алина.

Кусок моего гребаного сердца в чужом теле.

Глава одиннадцатая: Лори

Глава одиннадцатая: Лори

Настоящее

Я никак не реагирую на сообщение Сергея ни в тот же вечер, ни на следующее утро, хотя он висит у меня в профиле в графе «Гости» одним из первых. Значит, заглядывал на мою страницу не один раз. Наверное, бедняжка весь извелся, почему я до сих пор не раздвигаю ноги в приступе счастливого экстаза из-за его неипического знака внимания. Но правда в том, что с такими как Сергей именно так и нужно — держать их на расстоянии, изредка манить пальцем, а потом снова игнорить. Старое-доброе «ближе-дальше», так любимое пикаперами. Забавный факт — именно на эти качели они сами попадаются чаще всего, потому что каждый пикапер в глубине души — обиженный, лишенный внимания ребенок, который до усрачки хочет быть важным и любимым, и очень страдает, когда улетает в игнор.