Татьяна Алюшина - Красота по-русски
– К сожалению, нет, – попечалилась она, – всего двадцать минут.
– Извини.
– За что? – засмеялась Ленка. – За то, что заснул, или за то, что мало спал?
– Видимо, за все. И чего тебя туда понесло?
– Как чего? – неподдельно поразилась она его вопросу. – Это же «Россиниада»! Твоя кровать!
– Я в курсе, что это моя кровать, и что? – не понял Денис такого энтузиазма.
– Да ты что! – возмутилась Ленка. – Ты заснул, а я только тогда сообразила, на чем мы лежим! Я знаешь сколько гонялась за этой кроватью, чтобы посмотреть?! Посвящение великому Росси, в его ампирном стиле, с полосками черного дерева, бронзовые маски, розетки и рельефы его самых известных зданий в Петербурге! Да я на выставке вокруг нее скакала, только не плакала!
– Постой-постой, – притормозил ее восторженное выступление Арбенин, – а ты часом не та самая журналистка, которую выгнали с выставки за то, что она залезла под экспонат?
– Не выгнали, – напустив надменности, уточнила Лена, – а интеллигентно вывели и отобрали пропуск.
Денис откинулся на подушку и расхохотался. Он так смеялся, что слезы брызнули. Он никогда так не смеялся – вот вам крест!
Никогда!
– Да я всего-то на коленки встала и заглянула под нее! – оправдывалась девушка, пытаясь перекричать его хохот.
– Ленка! – не мог остановиться Денис.
Притянул ее к себе, прижал и смеялся.
– Я всего лишь хотела посмотреть задник, – глухо, в его шею, объясняла она и, что-то вспомнив, быстренько выбралась из его объятий. – Слушай! А почему ты иногда делаешь на изнанке, по углам, резьбу? Так никто не делал, кроме одного мастера – крепостного Мещерского.
– Прочитал как-то в старом учебнике по мастерству, еще дореволюционном, что некоторые краснодеревщики оставляли не только свой знак, личное клеймо, но и вырезали небольшие обереги – животных, растения, которые охраняют изделие. Мне понравилось, иногда так делаю.
– А «Россиниада» – это же ансамбль спальный, еще столики прикроватные, трюмо, два стула. Где они?
– Я ж на заказ ее делал, – объяснял Денис, – у заказчика какие-то заморочки с деньгами случились. Он выкупил только малые формы, а за кровать расплатиться не смог. Правда, деньги, потраченные на материалы, требовать обратно не стал. Вот я ее и оставил себе.
Где-то в отдалении, наверное, в большой гостиной, начали бить напольные часы. Ленка сделала страшные глаза, соскочила с кровати и заметалась бестолково по комнате.
– Лен, ты чего? – приподнялся на локте Денис.
– Сколько времени? – запричитала она.
– А, черт! – сообразил Арбенин и одним движением выскочил из кровати.
Совершенно позабыв про ногу и необходимость ее прикрывать.
Денис натянул джинсы и босиком пошлепал из комнаты.
– Половина девятого! – прокричал откуда-то он.
– Блин! – ругнулась Ленка, торопливо одеваясь.
Прощаться он тоже не умел.
Теоретически догадывался, что положено поцеловать, сказать какие-нибудь нежные и приятные слова, хоть как-то выразить благодарность великую за то тепло, приятие, понимание, которое она ему подарила. За все великую благодарность, но…
Не знал и не умел.
И маялся, чувствуя себя неуклюже большим, неуютным и неправильным совсем.
И ничего! Как дундук какой – ну, не умеет, не знает!..
Денис распахнул ворота, Ленка выехала, остановила машину в паре метров… И спасла его от всех «драконов» незнаний и неумений – выскочила, подлетела, обняв с разбегу. Денис подхватил девушку, оторвав от земли. Ленка поцеловала его коротко в губы, присмотрелась и еще раз поцеловала.
– Пока!
– Пока, – глухо отозвался Денис. – В субботу с Василием Федоровичем сможешь приехать?
Вот и все, что смог сказать! Хотел многое: и расцеловать по-настоящему, и поблагодарить, и удержать, если получится…
– Смогу! – сверкнула глазами Ленка. – Все! Пока!
Еще разок чмокнула и бегом вернулась в машину, быстренько уселась, взялась за ручку дверцы, выглянула, обернувшись к нему, и прокричала:
– А насчет татуировочки подумай!
Денис усмехнулся. Легко и свободно, первый раз не ощутив неловкости от обсуждения запретной темы его увечья.
Лена захлопнула дверцу, махнула напоследок из открытого окна рукой и уехала.
Он долго стоял, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел вслед, даже когда машина завернула за угол и скрылась из виду.
Он все стоял, смотрел в темноту.
Выехав с проселочной дороги на шоссе, Лена свернула на обочину, остановила машину и выключила двигатель. Со всей силы сжала пальцы на руле и откинула голову.
«Растреклятая жизнь! – от переполняющих эмоций у нее дрожало все внутри противной мелкой дрожью – растреклятая, гребаная жизнь! Что же ты вытворяешь с самыми лучшими, с самыми замечательными людьми?!»
У Ленки клокотало в горле, щипали глаза рвущимися слезами. Девушка резко отстегнула ремень, выскочила из машины на воздух, захлопнула с силой дверцу и привалилась к ней спиной, запрокинув голову к небу.
И все моргала, моргала, чтобы не пустить жалящие слезы обиды. И не справилась – злясь на весь мир, на себя, вытирала вырвавшиеся, не послушавшие приказа слезы.
За бодреньким тоном, смешочками, дурашливостью Ленка отчаянно старалась скрыть боль, рвавшую на куски ее нутро.
Господи, как хорошо она это знала! Когда за внешней суровостью, отстраненностью и враждебностью скрывается непереносимая боль и одиночество отвергнутых!
Отвергнутых всеми – родными, социумом, государством, людьми, которые вступают с тобой в близкие отношения и откидывают презрительно! Это занозой, болью несправедливости сидело в ней и не отпускало!
И не отпустит! Никогда.
В тот момент, когда Денис закричал на нее, как стегнул: «Не смотри!» – он напомнил ей Ваську. Но Арбенин – здоровый, сильный взрослый мужик, а не маленький мальчик, и Лена не знала, как помочь, как залечить его раны, как исправить то, что сделала с ним жестокая тупость ограниченных людей!
Ей было больно, но Денис отверг бы ее боль, приняв за глупую жалость, и Лена это понимала. Даже не понимала, скорее чувствовала душой, в то мгновение настроенной на него, на его боль и одиночество, сцепленные зубы, чтобы не разнюниться, помолилась о помощи.
И получила ее. Как Бог по ниточке вел, вкладывая в Ленкину речь именно те, правильные слова, действия, эмоции, которые так необходимы были им двоим, – и потеплело!
И Денис оттаял и поверил! Может, совсем чуть-чуть, но оттаял!
Удушила бы собственными руками, попадись ей одна из тех дур, что посмела вылить на Арбенина свои эгоистичные помои!
