Сисела Линдблум - Охотница
Он словно по капельке вливал в мое ухо тоску по нему. Как яд. Исподволь напоминал мне, что он необходим, что без него нельзя обойтись и мне должно быть жаль, что на пять минут он отвлечется от моей персоны, чтобы поговорить с кем-то по телефону. Прямо-таки желал, чтобы это меня огорчало.
Пробыв месяц с лишним в Копенгагене, он приезжает с цветами, и мы, само собой, готовим ужин. А через неделю ему опять ехать, теперь в Мальмë. Следовательно, Йенни я снова везу к маме, а потом надо приготовить прекрасный ужин. И тебе плевать, Юнас, черт побери, что мне рано вставать на работу, мне лучше было бы выпить чашку чаю и пойти спать.
* * *Краски, Тереза, ты выбрала краски. Они смешиваются где-то там, внутри тебя, во мраке, который тебе неведом. Они подобны ощущениям, которые, как только пытаешься их выразить, становятся плоскими, будто пустые пакеты, или вообще теряют свою истинную суть.
Ты знаешь правду, дорогая моя. Это как та дверь, которая мнилась тебе, когда ты была маленькой. Та, за семью завесами. Ты как-то вечером лежала в постели и представляла себе эту дверь. И храбро пыталась смотреть прямо на нее, но, чем ближе к ней мысленно подходила, чем меньше над ней оставалось сорванных тобой завес, тем острее становился страх. Тем больше ты понимала: совсем приблизиться – невозможно! Ужас неодолимой пустоты, которой нет конца.
А где теперь твой страх?
Скрыт под семью толстенными одеялами. Скинь хоть одно из них, тебе станет не так тепло и уютно, но проще будет двигаться дальше, Тереза. Всегда нужно двигаться дальше.
Я видела многих, художников и нехудожников. Некоторые так сосредоточены на своих амбициозных целях и творениях, что ничего больше не замечают, будто у них на глазах пелена. Я ходила вокруг них кругами, приподнимала эту пелену, чтобы показать бездну пустоты, но они не желали ничего видеть.
Такие люди пугают меня, их чувства притупились, они жертвуют тем единственным, что я ценю бесконечно, да, жертвуют ради серых тепленьких будней.
Я согласна танцевать только с теми и для тех, кто на что-то отваживается.
Ты хочешь, чтобы мир стал тепленьким и приятным, Тереза?
Приятным, как чашка кефира.
Тогда не усердствуй.
Но помни мои слова: ты глубоко воткнешь нож в грудь своего возлюбленного. Вот тогда ты ближе подойдешь к истине. Поймешь, что всему приходит конец.
* * *В четыре пятнадцать Юнас набирает номер Жанетт. Жанетт сидит на диване, вся в слезах, рядом телефон и опустошенный стакан. И все же, подняв трубку после второго гудка, она говорит четко и ясно:
– Я слушаю.
– Это я, – произносит Юнас.
– Да-да.
– Жанетт, может, хватит? Можно, я приду сейчас домой?
– Нет, – отвечает она, и вдруг голос изменяет ей: – нельзя, черт подери… иди ты к дьяволу… дерьмо… чертово дерьмо…
Юнас стоит босиком на гостиничном ковре, его ноги зябнут еще больше. Что-то произошло, понимает он. Что-то еще случилось.
– Жанетт, что случилось?
– Дьявольское отродье, – кричит Жанетт, – убирайся к черту… дьявольское отродье!.. Можешь больше не прикидываться, я говорила с Микке. Он думал… он думал, что ты сам все рассказал, он ведь нормальный ВЗРОСЛЫЙ человек, он и тебя таким считал, он сказал, что все видел и что ему меня жалко. Жалко из-за того, что произошло в Висбю. Подумать только, если бы ты хоть раз сказал, что тебе меня жалко… если бы ты хоть раз подумал о ком-нибудь еще, кроме себя. Дьявольское ОТРОДЬЕ!
Юнас каменеет от злости.
– Ты говорила с Микаэлем?
– ДА-А-А! – вопит Жанетт. – И он сказал… – начинает она, но Юнас ее перебивает.
– Какого черта все эти разговоры за моей спиной?!! – орет он. – С какой стати, а? Чертова сплетница! Какое право он имеет обсуждать с тобой… трепло! И какое право имеешь ты, черт тебя подери, болтать с ним! Неужели он сообщил, что обо мне беспокоится? А как же я буду без него справляться с работой? Такой заботливый…
– ОН СКАЗАЛ, ЧТО В ВИСБЮ ТЫ ТРАХАЛСЯ С БАБОЙ!
Молчание.
Юнас пытается заглушить накатившую ярость, которая клокочет все сильнее. Жанетт обижена, понятное дело, но в том, что они с Микаэлем перемывали ему косточки, было нечто унизительное, отвратительное, мерзкое. Он слышит ее голос, словно в тумане.
– Юнас, – говорит она, тихо всхлипывая, – я должна спросить тебя кое о чем… Есть у тебя другая женщина?.. Пожалуйста, скажи мне.
– Другая? – повторяет Юнас, судорожно вздыхая. – Это Микке сказал? Может, он сказал, что у меня гарем? “У Юнаса гарем, Жанетт”… Не очень-то справедливо по отношению к человеку, который всегда, да, всегда был предан тем, кого он любит. А я, черт бы меня побрал, любил вас обоих, любил…
– Но, – жалобно, но настойчиво прерывает Жанетт, – ты спал с женщиной, которую зовут… Тереза?
– Нет, – отвечает он сразу, даже не задумавшись о том, откуда Жанетт знает это имя. У Юнаса возникает желание нанести ответный удар: – Нет, но мне этого безумно хочется, черт возьми.
– УБИРАЙСЯ К ЧЕРТУ! – кричит Жанетт и кидает трубку.
Юнас сидит какое-то время в оцепенении. Потом на глаза наворачиваются слезы. Он опять хватает телефон и быстро набирает номер Жанетт. “Ответь, черт тебя подери”, – молит он. Слезы капают на телефонный аппарат.
Жанетт сразу берет трубку после первого сигнала.
– Жанетт, – всхлипывает Юнас.
– ПОШЕЛ ТЫ К ЧЕРТУ! – кричит Жанетт и опять кидает трубку.
Юнас снова звонит, Жанетт снова снимает и тут же бросает трубку, и так повторяется несколько раз, пока она не отключает телефон. Юнас все набирает и набирает ее номер, а Жанетт в это время, рухнув на пол, горько плачет, и, словно ребенок, стучит кулаками по паркету. Плачет долго, потом приходит спокойствие, умиротворенность, мысли ускользают, и, сжавшись в комочек, она забывается сном.
Через двадцать минут она очнулась. В полудреме она видит свою вытянутую на полу руку. В руке у нее почему-то поводок, тяжелый, кожаный, для больших, сильных собак. И все еще во сне она понимает, что это не собачий поводок, а связка между нею и Юнасом. Связка, которая тянется через окно по всему городу к тому месту, где он сейчас находится. Жанетт открывает глаза и потягивается, начинает просыпаться, чувствуя, что отпускает поводок и он, выскользнув из ее руки, исчезает. Ощущение вполне четкое, словно кто-то ласково провел по ладони.
Жанетт садится, берет телефон, чтобы позвонить в отель “Англэ”. Потом спохватывается – надо включить телефон. Воткнув вилку в розетку, она медлит, надеясь, что Юнас позвонит сам.
