Джудит Гулд - Рапсодия
— У вас имеются все документы, товарищ Левин. Нам пора. Не забывайте: число и время отъезда указаны в документах. Не пропустите.
— Можете не беспокоиться, не пропустим. Чиновники взяли портфели и направились к дверям.
— Другого случая может не представиться, — бросил один из них.
Дверь за ними захлопнулась с громким стуком. Дмитрий засмеялся, схватил Соню в объятия и запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Она со смехом высвободилась.
— Господи! Это лучшая новость за всю мою жизнь. Но сначала я должна сообщить тебе другую новость.
Она быстро рассказала мужу о том, что произошло с Марией Яковлевной. Дмитрий долго сидел молча, обхватив руками голову. Когда он наконец поднял глаза на Соню, она увидела в них слезы.
— Он, наверное, решил, что с ней ничего страшного не случилось. Он подумал…
Дмитрий не мог продолжать. У Сони из глаз тоже потекли слезы.
— Соня, — проговорил он хриплым шепотом, — я сам расскажу Аркадию. Дадим ему еще немного побыть с Мишей. Потом я спущусь и поговорю с ним.
— Нет, мы должны поговорить с ним вместе, и сейчас же, пока к нему не явились официальные лица.
— Да. Ты права. — Дмитрий встал, протянул жене руку. — Пошли?
Миша держал в руках какой-то непонятный золотой предмет цилиндрической формы, с любопытством поворачивая его во все стороны. Длиной около пяти дюймов, толщиной не больше карандаша. Филигрань стерлась от прикосновения множества человеческих рук, однако он все еще выглядел каким-то экзотическим драгоценным украшением. Только вот что с ним делать? Аркадий вынул его из запертого деревянного ящика, стоявшего под кроватью.
— Это мезуза. Внутри находится свернутый в трубку пергамент. На одной его стороне написан фрагмент Второзакония — из Торы. Пятая часть Пятикнижия, в которой содержится второе изложение Моисеевых законов. Когда-нибудь ты это лучше поймешь.
— Вы сказали, что это написано на одной стороне. А на другой что?
Аркадий улыбнулся.
— На другой — одно слово: «Шаддай», что означает «Бог». Он взял мезузу у Миши из рук, поднял к свету.
— Вот видишь? Взгляни в это отверстие. «Шаддай».
— «Шаддай»… — благоговейно повторил Миша.
— Да. Отсюда ты всегда можешь это увидеть. — Старик откинулся на спинку. Сделал глубокий вдох. — У нас многие вешают мезузу над дверью своего дома. Когда-нибудь и ты сможешь это сделать, если захочешь. — Он погладил Мишу по голове. — Она находится в нашей семье уже несколько поколений. Я хочу подарить ее тебе на прощание. Она принесет тебе удачу на новом месте. Это будет наша с тобой тайна, хорошо?
— Хорошо. Спасибо, дедушка Аркадий. Глядя на нее, я всегда буду вспоминать вас.
— А я буду вспоминать тебя при звуках прекрасной музыки. В дверь тихонько постучали.
— Это, наверное, твои родители. Скорее убери мезузу в карман, чтобы никто не узнал о нашей тайне.
Он подмигнул Мише. Тот широко улыбнулся в ответ. Сунул мезузу в карман брюк.
— Ну, Михаил Левин, теперь ты готов встретить свое великое будущее.
Прошло около недели. Марию Яковлевну похоронили. Соня и Дмитрий закончили упаковывать те немногие пожитки, которые собирались взять с собой. В основном одежду и ноты.
Миша отправился вниз для последнего прощания с Аркадием.
— Никак не могу понять его реакцию на смерть Марии Яковлевны, — проговорила Соня. — Он воспринял ее так спокойно, так… безмятежно.
— А я, кажется, понимаю, — задумчиво ответил Дмитрий, пытавшийся в этот момент стянуть ремни на старомодном кожаном чемодане, принадлежавшем еще его отцу. Набитом до отказа, как и все остальные. — Он сказал мне, что он уже знал об этом. Когда ты не позвонила из больницы, он понял, что ее нет в живых. Он это почувствовал. Наверное, за столько лет, прожитых вместе, у него развилось какое-то шестое чувство.
— Я боялась, что он не перенесет этого, что мы не сможем его утешить. Ты не видел, в каком состоянии он пришел к нам сразу после того, как это произошло. Он был вне себя.
Соня несколько секунд смотрела на старую медную менору. Потом завернула ее в шерстяной шарф и положила в единственную дорожную сумку, которая еще оставалась открытой. Менорой никогда не пользовались, по крайней мере на Сониной памяти, но все равно она не хотела оставлять ее здесь. Если не считать нескольких фотографий, менора служила единственной памятью о родителях, о жизни Левиных в Москве, об их роскошной квартире в мезонине, которую они столько лет считали своим домом.
— Не заблуждайся, — мрачно ответил Дмитрий. — Дядя Аркадий в большом горе, возможно даже, все еще в шоке. А его «безмятежность» отчасти объясняется нежеланием тревожить нас перед отъездом. Он хочет, чтобы мы думали, что с ним все в порядке.
Дмитрий изо всей силы надавил на чемодан, застегнул замок на последнем ремне. Сел на закрытый чемодан. Поднял глаза на Соню.
— Можешь мне поверить, он никогда не забудет Марию Яковлевну и то, как она погибла. Однако невзирая на весь ужас этой смерти, он все же пытается жить дальше.
Соня согласно закивала:
— Да, да. Мне кажется, он находит утешение в Мише. Несмотря на глубокую печаль, Дмитрий непроизвольно улыбнулся.
— Как это похоже на старика… Он обращается к будущему — к Мише, — чтобы залечить раны, нанесенные прошлым.
Соня села на чемодан, который только что закончила упаковывать.
— Дима, попробуй закрыть его.
Муж подошел к ней, опустился на колени около чемодана.
— Навались всей тяжестью.
После недолгой борьбы ему удалось справиться со старым чемоданом. Он встал, протянул Соне руку, помог подняться на ноги, обнял. Глядя жене в глаза, запечатлел на ее губах торжественный поцелуй.
— Мы должны следовать примеру Аркадия. Смотреть в будущее. Миша — наше будущее. Кажется, мы наконец сможем получить то, к чему так стремились больше двух лет назад.
Соня крепче прижалась к мужу.
— Да. Я не могу этого дождаться. И в то же время немного боюсь.
Дмитрий приподнял ей подбородок, заглянул в большие черные глаза.
— Бояться нечего, Соня. У тебя есть мы с Мишей. Мы отправляемся в Землю Обетованную. — Он еще раз поцеловал ее. — Пойдем вниз, приведем Мишу? Пора отправляться в путь.
— Да, пора отправляться. В новую жизнь.
Левины ждали вылета в зале ожидания в аэропорту Шереметьево, вспоминая тяжелое расставание с Аркадием. Несмотря на все усилия держать себя в руках, старик не смог скрыть своего горя.
Путь им предстоит неблизкий. Сначала до Вены, оттуда в Тель-Авив. К их удивлению, толпа пассажиров, ожидавших тот же рейс, оказалась многонациональной. Неизвестно почему Левины ожидали, что их попутчиками будут только такие же советские евреи, как и они сами.
