Лайан Конуэй - Ослепленная звездой
Глава 7
Наутро ей стало совсем не до смеха: в голове творилось что-то несусветное, все тело пронизывала боль, попытка двинуться с места вызвала сильный приступ тошноты, и она отказалась от дальнейших попыток, к тому же тело казалось неподъемно тяжелым и существовало отдельно от головы, в которой бушевало форменное сражение. Никогда еще Лейн не испытывала ничего подобного. Исчезло ощущение времени и места. Наверное, она в аду, который, как подозревала, создала сама и именно этого и заслуживала.
В очередной раз что-то разорвалось в голове — это постучали в дверь. Ей было безразлично все, ответить она не могла, даже когда открылась дверь и кто-то шептал где-то там, за пределами ее ощущений. Лейн попыталась открыть глаза, когда издалека до ее сознания дошел детский крик:
— Папа! Папа! Лейн умерла!
Смутное видение мужского лица в ослепительном ореоле. Лейн застонала от боли и закрыла глаза. Где-то она видела его… во сне? По телеку? Голос приблизился, он утешал плачущего ребенка.
— Лейн, уже второй час.
О чем он говорит? Разве она Лейн? Что он здесь делает? Разве ему не нужно гримироваться? Боже, так это был Фергюс? Второй час… Чего? Сейчас день? Почему она не встала? Лейн попыталась встать, и все закружилось. Ей было жарко, тошнило, мутило.
— Я умираю, — шепнула Лейн, но никому не было до этого дела.
Впрочем, ее это даже радовало. Ей стало хорошо, когда опустился долгожданный покров темноты.
Вероятно, ее разбудили голоса мужчин, говоривших между собой. Судя по звукам, они что-то делали возле ее постели, но не было ни сил, ни желания выяснить. Материальный мир перестал для нее существовать. Лейн снова погрузилась в благодатный сон, в котором мать разводила огонь в камине спальни, измеряла ей температуру, укрывала, отчего ей становилось уютно и она чувствовала себя в безопасности.
А может, в постели лежала Лиззи? Та самая Лиззи, которую она переодевала, умывала, кормила, над которой подшучивала? Вместе с матерью Лейн укутывала ее, потом лезла на кровать, чтобы почитать ей. Губы Лиззи одной стороной дергались вниз, что означало улыбку. Милая Лиззи…
Слезы текли по лицу. Лейн уткнулась в подушку, слишком слабая, чтобы сдержать глухие рыдания, сотрясавшие ее тело. Она плакала горько и долго, отчего усилилась безумная боль в голове. Но ничто не могло остановить ее слез, ни нежное поглаживание, ни чуткие прикосновения рук, убирающих влажные пряди волос, пытающихся снять неведомую боль.
Кто-то взял ее крепко за плечо и прошептал на ухо:
— Довольно, успокойся, Лейн. Береги силы.
Она захотела повернуться. Помог Фергюс, который принял на себя тяжесть ее безвольного тела и прижал к себе. Поникшая голова легла ему на плечо, руки упали на грудь. От его нежности и теплоты неудержимый поток слез заливал ее лицо, намочив и его майку. Платок не мог впитать всю эту влагу. Она чувствовала, как он гладит, успокаивая, ее руки, а один раз поцеловал в макушку.
Наконец слезы иссякли, а ей все не хотелось расставаться с ощущением покоя в его руках, так что пришлось Фергюсу самому укладывать Лейн, поправив поудобнее подушки. Она опустила глаза, стыдясь встретиться с ним взглядом, но он взял ее ладонь и тихонько сжал.
— Ты заразилась этим ужасным вирусом. Патрик оставил тебе таблетки, и я хочу, чтобы ты их выпила.
Не поднимая глаз Лейн покачала пульсирующей от боли головой.
— Я не смогу уйти, пока ты не выпьешь таблетки.
Лейн с трудом подняла на него глаза и тут же пожалела об этом. При мысли, что он все равно когда-нибудь оставит ее, по щеке скатилась одинокая слезинка. Фергюс укоризненно покачал головой, присел у постели на корточки и стал пристально, словно загадочный предмет, изучать черты ее печального лица.
— Ну что мне с тобой делать?
Словно чертики, запрыгали в его глазах смешинки, и Лейн против воли слабо улыбнулась. Он ответил ей сочувственной улыбкой. Несмотря на головную боль, тошноту и слабость, она почувствовала к нему безумное желание, в котором меньше всего было физического влечения. Он нужен был ей весь, целиком, за всю свою жизнь Лейн никого так не желала. Ей хотелось сказать ему: «Я люблю тебя больше всех на свете», — но она промолчала, не из страха, что он не поверит, а потому что отнесет ее признание на счет болезни.
Он заметил, как смягчились черты ее лица, и решил воспользоваться моментом.
— Выпей таблетки.
Лейн тяжко вздохнула и кивнула в знак согласия.
— Уговорил.
После того как она безо всяких осложнений приняла оставленные Патриком капсулы, довольный Фергюс пошел к двери. Лейн многое хотела сказать ему, но ограничилась словами благодарности.
— Патрик зайдет часа через два. Постарайся заснуть, — сказал он, поворачивая ручку двери.
Лейн молча кивнула. Фергюс открыл дверь и прислонился к ней.
— Я повесил твою ночную рубашку в ванной комнате. Надеюсь, обойдешься без нее.
Лейн посмотрела на себя. Каким-то образом она оказалась в халате. Лейн вопросительно взглянула на Фергюса. Тот подмигнул и закрыл дверь. Неужели он раздевал ее? Даже мысль об этом была невыносима. Ни о какой любви «больше всех на свете» и речи быть не могло. Он воспользовался ее бессознательным состоянием, чтобы так оскорбить! Он видел ее голую и жалкую. Значит, в его представлении она навсегда останется такой. Лейн изо всех сил сопротивлялась сну, сторожа взглядом дверь, но действие таблеток увлекло ее в зыбкую дремоту.
С чувством облегчения она встретила Макса, который пробыл у нее недолго из боязни стать следующей жертвой вируса. Он был полон сочувствия, передал от всех пожелания скорейшего выздоровления и вручил ей подарок от Тима — рисунок, на котором Лейн летела в окружении брызг в воду бассейна. Она помахала рисунком и сказала Максу:
— Передай, что, несмотря на болезнь, с памятью у меня все в порядке. Я злопамятная! А как Инга сегодня?
Макс махнул рукой.
— Лучше не спрашивай! После ущерба, нанесенного ее гордости, и с похмелья она проспала. Когда наконец вышла наружу, Аксель навешал ей таких пентюлей, что она снова разбушевалась и ушла, оставив Джерри решать дилемму, кого из двоих ему следует умиротворять, чтобы не нанести уже ущерба собственному честолюбию. Боюсь, секс отступил на второе место перед соображениями карьеры.
— У Инги сейчас, наверное, такое чувство, что весь мир ополчился против нее.
— Не думаю, чтобы Инга страдала от излишней чувствительности, Лейн. Главное, что она не простудилась. — Губы его искривились в жестокой гримасе. — Господи, этот мужик мазохист, что ли?
Лейн невольно улыбнулась.
