Роберта Ли - Её лучшая роль
— Это отучит меня давать советы, — ухмыльнулся Лори. — Ведь никогда раньше я этого не делал!
Энн ничего ему не ответила, глядя на витрины магазинов по Бейкер-стрит. Затем они свернули на Оксфорд-стрит к Мраморной арке и остановились около большого блока квартир, выходящих окнами на Гайд-парк.
Проигнорировав лифт, они поднялись по лестнице на второй этаж. Из гостиной доносились приглушенные голоса.
— Это дядя Харви, — сказал Лори Лэнгем. — Пойди в ту спальню и приведи себя в порядок.
Энн вошла в свободную комнату и удивленно остановилась, увидев, что она обставлена некоторыми из ее личных вещей. Головные щетки, оправленные в серебро, лежали на туалетном столике, она открыла дверцу шкафа и увидела свои платья, каждое тщательно прикрытое жатой бумагой. Глаза ее наполнились слезами, и она, опустившись на постель, закрыла лицо руками. Притворяться было бессмысленно. Отец был прав, она оставалась у Пола не из-за Розали, а из-за себя. Она хотела, чтобы он полюбил ее. Она мечтала помочь ему своей любовью. Она надеялась, что этим спасет его от разъедающей горечи прошедших несчастливых лет.
— Пожалуйста, пусть он влюбится в меня, — молилась она. — По крайней мере, пусть я ему понравлюсь настолько, чтобы он простил меня, когда узнает правду! — Она вытерла глаза и, подойдя к раковине, поплескала на лицо холодной водой. Потом, задрав нос и улыбаясь, как будто у нее нет и не было никаких забот, она направилась к гостиную.
У камина сидел и грелся ее дядя, высокий худой человек в костюме в тонкую полоску, с бокалом в руках. Энн поцеловала его и осталась стоять рядом.
— Я не видела тебя с тех пор, когда ты улетел за папой. Ты, наверное, чувствовал себя как Стэнли, нашедший Ливингстона!
Лицо Харви Патерсона озарилось теплой улыбкой.
— Твой отец испортил всю торжественность момента своим хохотом. Он пополам сложился от смеха. Я никогда не мог приучить его к виду моего котелка.
— Неудивительно! — Анжела подошла к ним с тарелкой сухариков. — Нечего тебе, Харви, работать в министерстве обороны. Котелок тебе совершенно не идет.
— Какой прелестный повод, чтобы оставить свою работу, — фыркнул ее брат. — Больше ты ничего предложить не могла! — Он снова обратился к Энн: — А как дела у тебя, юная леди? Я слышал, ты работаешь у Пола Моллинсона. Я так понимаю, что теперь ты оказываешь протекцию отцу, а не наоборот.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Разве он не рассказал тебе? — Харви Патерсон перевел взгляд с дочери на отца. — Только не говорите мне, что я выдал секрет!
— Не совсем, — улыбнулся Лори. — Твой дядя пытается спросить, кукленок, не твое ли влияние помогло мне получить роль Фрэнка.
Энн широко открыла глаза.
— Фрэнка? Но это же замечательно! — Она бросилась ему на шею. — Ты будешь изумительным Фрэнком, папочка. Эта роль просто создана для тебя.
— Я это и подумал, когда ты о ней рассказывала. Последняя пьеса Пола, в которой я играл, имела шумный успех. Надеюсь, с этой будет то же самое.
Энн всем сердцем поддерживала это желание и, встретившись глазами с отцом, увидела, что он понял ее мысли и чувства.
Вернувшись в понедельник на работу, Энн вошла в белый с черным холл с таким чувством, что пришла домой. Осознав свою любовь к Полу, она оделась с особой тщательностью, на ней было одно из платьев привезенных матерью из Сассекса. Гостиная была пуста, но сквозь французские окна доносился стук машинки, и она вышла на лужайку за домом. Ее тень упала на гамак, и Пол посмотрел вверх:
— Снова опаздываете.
— Нет, не опаздываю, — радостно ответила она. — Это вы рано. Я думала — вы не вернетесь до середины дня.
— Я передумал. — Он нахмурился. — По какой-то дурацкой причине я недоволен пьесой.
— Но ведь вы только что кончили ее переделывать!
— Значит, мне придется переделать ее снова. Что-то в ней не так. — Он крепко потер щеку, небритая щетина заскрипела. Вид его, небритый и всклокоченный, вызывал у нее неодолимое желание броситься ему на шею. Вместо этого она благовоспитанно села рядом.
— Где, вы считаете, она пошла вкривь?
— Это не пьеса пошла вкривь, а я. Я писал ее как комедию, а сам теперь не считаю ее смешной.
Энн затаила дыхание. Она закрыла и открыла глаза и, решившись, произнесла:
— Я тоже не считаю ее смешной. Я все думала, когда же вы это сами поймете.
Он слегка повернулся, чтобы посмотреть на нее, и от движения его тела гамак закачался. От ветерка, поднятого колыханием гамака, ее мягкие волосы поднялись и упали на щеки.
— А теперь, когда я понял это, — тихо проговорил он, — как по-вашему, стану ли я лучше?
— Вы и так хороший человек.
Она прикрыла глаза, стараясь не смотреть на него. Он сидел и рассеянно хмурился на божью коровку, расправлявшую крылья у него на руке.
— Я чувствовал, что меняюсь с тех пор, как вернулась Сирина. Она была пугалом в моих мыслях с момента, когда убежала с Эдди. Но видеть ее снова, разговаривать с ней, быть с ней — заставило меня лучше разобраться в себе самом.
Энн с болью слушала это. Она хотела сказать ему, что он совершенно не прав, заставить его понять, что он никогда не будет счастлив с рыжеволосой актрисой. Он ошибался, думая, будто Сирина сможет дать ему более глубокое проникновение и понимание людей! Она жила поверхностной жизнью, не зная, что происходит в глубине, и не заботясь об этом.
«Это я помогла тебе, — думала она. — Ох, Пол ну почему ты не видишь этого?»
Как бы ощутив ее напряженность, он наклонился ближе к ней, спиной опершись на гамак.
— Я не знаю, что делать, Энн. Оставить пьесу сатирической или сделать ее полностью серьезной?
Она не ответила, но всеми фибрами души желала, чтобы он принял такое решение, какое она хотела. Гамак перестал качаться, и, когда он совсем остановился, белая бабочка опустилась на одну из подушек.
— Я переделаю ее, — внезапно сказал он. — Если вы согласны поработать сверхурочно.
— Буду рада вам помочь.
— Спасибо, малышка.
— Пять и шесть десятых фута не такой уж маленький рост, — запротестовала она.
Он ухмыльнулся:
— Я всегда мысленно считаю вас маленькой. Может, это потому, что вы такая тощая.
— Я не тощая! — с бессознательным кокетством парировала Энн.
Он повернулся к ней и стал ее разглядывать, заставив почувствовать неловкость оттого, что ее платье сбилось выше колен. Она стесненно поправила подол, но этот жест привел к эффекту, противоположному тому, к которому она стремилась. Его глаза потемнели. Он поймал ее в объятия, и его лицо, склоненное прямо над ней, заслонило солнце. Время остановилось.
