Джастин Харлоу - Муки ревности
Теперь, подъезжая к Дабл-Бей, Шаннон все еще чувствовала боль, которую испытала, когда увидела фотографию Зана в «Сидней морнинг геральд». Она сидела на скамейке в парке, просматривая объявления о приеме на работу, и вдруг увидела его — во фраке и белом галстуке стоящего в фойе оперы, окруженного высшим сиднейским обществом. В заметке, где Зан характеризовался как один из самых видных женихов в Англии, говорилось, что он уезжает в конце недели, а сейчас живет у друзей в Дабл-Бей. Шаннон долго сидела без движения, невидящим взглядом уставясь на фотографию. Затем волнами пришла боль — сильная, почти невыносимая.
В полном отчаянии на следующий же день она отправилась в Дабл-Бей — не ради того, чтобы попытаться увидеться с Заном, а для того, чтобы просто побыть рядом с ним. Одного взгляда на этот замкнутый мирок богатых было достаточно, чтобы понять: у них с самого начала не было никакой надежды. Огромные сверкающие дома, отделенные от остального мира железными воротами и высокими изгородями, были такими же недоступными для посторонних, как Букингемский дворец. Все сладкие мечты, которые занимали ее в Кунварре, здесь казались наивными и просто абсурдными. Они с Заном живут в совершенно разных мирах — раз и навсегда решила для себя Шаннон. Столкнувшись с лишенной сантиментов истиной, она поняла, как мало должна значить проведенная вместе ночь для человека, у ног которого лежит весь Сидней.
Уловив розовый отблеск заходящего солнца на водной глади порта, Шаннон снова подумала о том, как Зан мог оказаться таким жестоким, чтобы внушить ей мысль о том, будто она может быть ему равной — даже в любви. Теперь она понимала, что ему, должно быть, наскучила Кунварра и он нуждался в каком-либо развлечении. Она не испытывала гнева или горечи и только думала, что должна была поступить гораздо умнее. Его предательство отрезвило Шаннон, породив страстное желание успеха, которого раньше она не испытывала. Поработав три месяца в деловой части города, у Вулворта, Шаннон уволилась, решившись просить работу у Елены. Ею двигала мысль о том, что, если начинать с самого низа, то вполне можно там и остаться. Во время своих одиноких прогулок Шаннон уже раз десять проходила мимо магазина, который стал для нее символом того, к чему она стремилась.
До сих пор ни одна мечта еще не казалась Шаннон такой дерзкой и неосуществимой. Но к тому моменту, когда она собралась с духом и вошла в магазин, желание работать здесь, у знаменитой графини, завладело ею полностью. Сам воздух в магазине был наполнен опьяняющим запахом изысканных, дорогих вещей. И когда Шаннон увидела большой букет белых роз на позолоченной стойке, французский ковер, аккуратно сложенное в открытом шкафу воздушное белье, то она отбросила в сторону все свои опасения и смело пошла вперед.
Надменная Елена вселила в нее ужас. Однако, к большому удивлению Шаннон, когда она выпалила фразу о том, что хочет здесь работать, графиня практически без колебаний ответила «да», хотя в голосе ее звучали странные нотки, как будто Елена подчинялась минутному капризу и могла вот-вот передумать.
— И не думайте, что здесь вам будет как у Христа за пазухой, — проворчала она с венгерским акцентом. — Я очень суровый надсмотрщик.
Сама не своя от радости, Шаннон едва слышала ее. Теперь же, когда такси везло ее по длинной подъездной аллее Уиттерингса к освещенной прожекторами центральной галерее, Шаннон и не вспоминала о трудностях, которые испытала за последние полтора года. Она сумела вынести ужасный характер Елены, ее скупость, ее суровую требовательность. Шаннон не сломило даже невыносимое одиночество, которое она испытывала, оставаясь в маленькой комнате, которую снимала в Паддингтоне, Но зато с ней произошла удивительная метаморфоза — из куколки вылетела бабочка. И теперь Шаннон чувствовала на своих губах сладкий, неуловимый вкус удачи.
До сих пор Шаннон не приходилось бывать в домах, находящихся в Дабл-Бей или даже в похожих на них роскошных апартаментах Елены в соседнем Воклюзе. Она вышла из такси и, держа под мышкой коробку, уверенной походкой направилась туда, куда раньше вход для нее был закрыт.
Итальянец-дворецкий встретил Шаннон у стеклянных дверей и провел в просторный холл, оканчивавшийся большой мраморной лестницей с бронзовыми перилами. Огромный дом казался совершенно пустым, и Шаннон предположила, что его обитатели уже собираются на бал. Она украдкой заглянула в гостиную, откуда стеклянные двери вели в расположенный на берегу моря сад. Дорогая современная мебель была обтянута светлой кожей, на стенах висели огромные яркие картины, выполненные в абстрактной манере.
— Леди Фортескью просит вас подняться наверх, — объявил дворецкий.
Когда Шаннон поднималась по крутой лестнице, она услышала сверху голос неугомонной леди Фортескью.
— Я здесь, дорогая! Поднимайтесь ко мне.
Маленькая леди Фортескью была завернута в воздушный голубой халат, а в волосы было вплетено множество мелких золотистых прядей. Шаннон с удивлением заметила, как молодо и изящно выглядят ее ноги в атласных домашних тапочках.
— Вон там на столе есть шампанское. Угощайтесь, пожалуйста, — сказала леди Фортескью. — Мне не терпится примерить платье.
Роскошная спальня как будто сошла с экрана кино. Ничего подобного Шаннон никогда не видела. Вся мебель была белой, а обширная кровать напоминала атласную отмель, по которой были рассыпаны подушки. По сравнению со сдержанной элегантностью магазина «У Елены» в апартаментах леди Фортескью чувствовалась некая вызывающая нарочитость. Увидев за дверцами шкафа одежду самых кричащих расцветок, Шаннон поняла, почему Елена так и не смогла уговорить леди Фортескью взять черное платье.
Шаннон робко налила себе бокал шампанского и направилась к дверям на балкон, с которого открывался вид на мерцающие огни Сиднея.
— Вы не хотите, чтобы я помогла вам с платьем, леди Фортескью? — громко спросила она, повернувшись в сторону гардеробной.
— Пожалуйста, зовите меня Джонкуил. Терпеть не могу, когда меня называют леди Фортескью. Это звучит слишком величественно, — отозвалась та, роясь в ящике стола. — Когда мне было пятнадцать лет, я сменила имя на Джонкуил. Видите ли, я начинала свою жизнь как простая Гертруда. Представьте себе, что меня звали бы Герти! — За несколько секунд она щедро напудрила лицо, слегка поправила покрытые лаком волосы. — Ну, — сказала Джонкуил, повернувшись к Шаннон, — а теперь займемся делом, попробуем засунуть меня в это божественное платье.
Шаннон пришлось принести на примерку несколько пар туфель, застегнуть на Джонкуил бриллиантовое колье и в поисках подходящей пары длинных белых лайковых перчаток просмотреть перчаточный ящик. В конце концов она застегнула последний крючок.
