Наталья Труш - Опоздавшие на поезд в Антарктиду
Он всегда рад был Илье и помогал ему по полной программе. И если кто и мог в этот трудный момент ему что-то подсказать, так только он.
Забалуев проживал в загородном доме – деревенском бревенчатом пятистенке за высоким забором. На участке – никаких парников и грядок, зато под окнами большая коллекция любимых хозяином морозостойких хвойных: можжевельник, ель, туя, плосковеточник, лиственница, карликовая сосна, кипарисовик.
Илья нажал на кнопку звонка, услышал, как тренькнуло в доме. Через минуту дверь открылась, и на крыльцо вышел Забалуев. Он хорошо выглядел, горе не сломило его, только глаза всегда были грустными.
Узнал Илью, приветливо помахал издалека и тяжело зашагал по деревянной мостовой к запертой калитке. Щелкнул засов, калитка скрипнула, и Забалуев обнял крепко, притиснул гостя к свитеру из грубой шерсти – Тамара Ивановна вязала. Потом отстранил его от себя, коротко спросил:
– Все уже знаешь?
– Ничего не знаю, затем и приехал.
– Пошли в дом.
Дома Забалуев сел к длинному деревянному столу, сдвинул в сторону стакан в серебряном подстаканнике и протер клеенку на столе цветным полотенцем. Кивнул Илье:
– Садись! Вернее, присаживайся, – машинально поправил себя. – В общем, так. Неделю назад на двадцать седьмом километре Вологодской трассы лесник обходил свои владения. Не один был, с собакой…
…Собака рыскала по кустам, нарезала круги по лесу, гоняла какую-то живность и вдруг замерла на полянке и завыла. Лесник собаку окликнул:
– Лайма!
Но она в ответ еще сильнее завыла. Лесник издалека видел, что собака сидит столбиком у какой-то мусорной кучи и, задрав голову в небо, воет.
Он подошел ближе.
– Лайма, ты какого лешего воешь?! – спросил он псину и внимательно посмотрел на нее, будто ответа ждал. Потом пнул ногой какую-то корзину, подцепил палкой рваное одеяло и потянул его. Под одеялом открылась свежая земля, вернее, песок, разрытый, будто кто-то не так давно его перекапывал. – Странно это, – задумчиво сказал лесник. Он хорошо помнил, как гулял тут некоторое время назад и не видел никакой кучи мусорной и не копан был этот песчаный холмик, окруженный соснами.
Лесник ногами отпинал мусор в сторону. Бугор был перекопан и сверху прибит плоскостью лопаты.
– Странно это, – повторил вслух лесник и отошел к кустам – поискать какую-нибудь фанерку или кусок доски, а нашел лопату. Новенькую. Как будто только что из магазина, добротную, титановую, со свежим, не заполированным ладонями черенком. – Вот свезло-то как! Такая лопата мне в хозяйстве сильно нужна. Свезло так свезло!
Лесник и в самом деле обрадовался находке. Ему уже неинтересно было, что там копано было на полянке под соснами. И он бы уже ушел куда подальше, пока хозяин инструмента не объявился и не навешал за эту лопату. Но тут Лайма опять подала голос – взвыла и стала копать лапами свежий песок. И у лесника в голове мелькнула совершенно шальная мысль.
– А ну как кто тут клад зарыл? – спросил он у собаки, которая уже выкопала яму и наполовину влезла в нее. – Ну-ка, брысь, прохиндейка. Дай-ка лопаточку опробуем.
Собака отскочила в сторону, испугавшись окрика хозяина, и с любопытством смотрела, как он, поплевав на ладони, взялся яростно махать лопатой. Не прошло и десяти минут, как она воткнулась во что-то мягкое и дальше не пошла.
– Смотри-ка, Лайма, схоронка какая-то! Щаз мы ее, чтоб не порушить, вручную добудем.
Лесник откинул в сторону титановый инструмент, встал на колени и начал аккуратно разгребать песок, откидывая его в сторону, а потом в яму, которую вырыла Лайма, запустил руку, и она провалилась куда-то в пустоту. Лесник еще больше закопался в песок, не хуже своей собаки, и, наконец, ухватился за что-то мягкое. Он тянул это мягкое на себя, а оно не двигалось, и лесник, яростно ругаясь матом, тянул еще сильнее. И вдруг внутри что-то сдвинулось, и лесник почувствовал, что тянуть стало легче.
– Лайма, а ведь пошло! Етить его, пошло ведь! Крюк, что ли, какой-то?! В тряпке, Лайма, в тряпке!
Он еще больше уперся, сильнее дернул и достал.
Крюк в тряпке.
Это была рука, человеческая, с хорошо отполированными ногтями, в белом в тонкую голубую полоску рукаве рубашки.
Лесник не понял и продолжал тянуть, и рука вылезала все больше и больше, до плеча, потом показались острые уголки воротника и смуглая шея. И тут до лесника дошло. Он отцепился от руки, а она не упала вопреки его ожиданиям, а лишь наклонилась и страшно торчала из песка. Даже ежу было понятно, что принадлежит эта рука мертвяку, которых лесник боялся больше своей жены Лариски.
Он летел прочь от страшного места, и его тощая рыжая Лайма летела за ним. У собак такой закон: если хозяин бежит за тобой – убегай, а если убегает – догоняй его.
Лесник выскочил на дорогу и принялся голосовать, но желающих остановиться не было. Да кто бы остановился, видя мужика с безумными глазами, вокруг которого прыгала собака, стараясь достать его длинным розовым языком прямо в нос?
Лесник устал и сел на дорогу, и тут же возле него остановилась первая попавшаяся легковушка.
– Отец, приключилось чего? – прокричал ему из открытого окна мужик-водитель.
– Приключилось, – устало ответил лесник. – Ты сейчас будешь проезжать мимо поселка, километра четыре отсюда, по правую сторону, у магазина будет милицейский участок…
– Ну, – нетерпеливо поторопил мужик.
– Погоди! Нукать-то взялся мастер, – оборвал водилу лесник, «окая» по-местному. – В милицию зайди, сообщи, что тута, на двадцать седьмом километре, покойник свежий, зарыт в лесу. Скажи, лесник Николаич на обочине дороги сидит, ждет. Понял?
– Ну! – снова подал голос водила. – Слышь, а покойник-то кто? Ну, мужик или баба?
– Мужик, думаю. Не рассматривал.
– А, эта… Умер, что ли? – допрашивал любопытный мужик.
– Да, етить! Откуда я знаю-то?! – в сердцах отрубил лесник. – Я едва живой! Едва сам там не помер! Скажи, что зарыт покойник-то. Заедешь?
– Ну…
– Ой, етить! Что ты все «ну» да «ну»?! Езжай уж скорее, а то я сам Богу душу отдам!
Мужик, удивленно мотая головой из стороны в сторону, озираясь по сторонам, будто увидеть хотел, где это покойник-то зарытый, наконец, поехал, а лесник перешел на противоположную сторону дороги и сел на бревно.
Ждать ему пришлось долго, потому что милицейский «козлик» с утра загнулся – что-то там с коробкой передач у него приключилось, и автослесарь местный за бутылку водки взялся ее разобрать. Поэтому безлошадный участковый отправился на двадцать седьмой километр пешком и вообще не спешил, так как с утра устал – три раза сходил к супругам Смирновым – известным дебоширам, которые напились и гоняли друг друга по огороду: он – с топором, она – со сковородой.
