Барбара Виктор - Друзья, любовники, враги
Рафи Унгар председательствовал на совещании, собравшемся в одной из комнат израильского посольства. Стены комнаты были расписаны Яковом Агамом, на столе стоял роскошный чайный сервиз, выполненный самим Буселачи. У стен выстроились красного дерева комоды ручной работы. Культурно-исторический декор, составлявший убранство помещений, изрядно продвинулся со времени, когда оконные стекла расписывал Шагал.
Главное преимущество верхнего этажа посольства заключалось в том, что это было единственное помещение во всем здании, где важные персоны могли говорить в полный голос и позволять себе любую жестикуляцию, не опасаясь, что каждое их слово или движение фиксируется французской аудио— и видеоаппаратурой. Или как выразился об этом Рафи: «Единственное место в Париже, где в одно и тоже время можно исповедываться в безбожии и чесать яйца». Кроме того, каждый день специальная группа, подготовленная в Сабре, вооружившись металлоискателями, радарами и наушниками, обследовала каждый сантиметр помещения, где проходили совещания, а также находившиеся под ним кухню, спальню и ванную комнату. При этих осмотрах, надо заметить, с удивительной частотой выковыривались всевозможные электронные глаза и уши.
После взрыва в Риме потребовалось двадцать четыре часа, чтобы принять решение, санкционирующее политическое убийство, и собрать со всего мира специальную группу из четырех человек. Теперь эти люди сидели вокруг полированного дубового стола в посольстве Израиля в Париже. Группа была сформирована лично Рафи Унгаром из числа элитного подразделения коммандос Моссад. Решение, подобное нынешнему, невозможно было выполнить сходу. Иногда проходили долгие дни и даже недели прежде, чем в напряженных дискуссиях становилось окончательно ясно, что случившееся дело рук террористов. Как бы там ни было, основание для принятия решения оставалось прежним: ни в чем не повинные люди были убиты по политическим мотивам. И случай в Риме имел все признаки террористического акта.
К несчастью, большинство погибших евреи. Это значит, что ответные акции последуют из Израиля. А это, в свою очередь, означает, что европейцы, которым в общем-то нет дела до этих кровавых разборок, уже не встретят израильтян с распростертыми объятиями в своих отелях и клубах. «Если нас вообще когда-нибудь и где-нибудь принимали с распростертыми объятиями!» — как высказался Рафи. Министр обороны выступил в том же духе. В своей речи перед отправкой группы из Израиля он заявил: «Это наша судьба — быть обвиняемыми и обвинителями в одном лице без надежды на сочувствие или аплодисменты».
Гидеон не присутствовал при речи министра, да это и к лучшему. Иначе бы он узнал бы еще кое о чем. Иерусалим предполагал нанести ответный удар не столько за взрыв в Риме, сколько за Интифаду. Рим, со всем тем ужасным, что там случилось, всего лишь Рим. Другое дело сектор Газы, который находился всего в ста пятидесяти километрах от Хайфы. Другое дело Иерихон, который в тридцати минутах от Иерусалима. Было еще кое-что, о чем никто даже не упомянул. Дело не только в том, что Тамир Карами ответствен за взрывы и погромы, он был единственным человеком, оставшимся в живых из списка Голды Мейр.
Как только Гидеон согласился возглавить операцию, мельчайшие факты и детали, касавшиеся Карами, стали собираться и анализироваться немедленно. Номера рейсов, аэропорты, расписания поездов и арендуемые автомобили — все это данные скрупулезно фиксировались с тем, чтобы их проверить и перепроверить прежде, чем заложить в компьютер и получить полную картину. Фиксировалось не только каждое движение Карами, но и каждый шаг тех, с кем он входил хотя бы в мимолетное соприкосновение.
Но не только это заботило сейчас Гидеона. Интуитивно он чувствовал — для успешного проведения операции не хватает еще кого-то, какого-то важного звена. Он понял это еще до того, как вылетел в Париж. Узнав об этом, Рафи не только согласился, но даже настоял, чтобы вся информация не выходила за пределы группы, непосредственно занятой в операции. Гидеон должен был изложить свои соображения лишь тем четырем людям, которые соберутся в Париже.
— Яков, Яков-птицевед! — усмехаясь, говорил Рафи, глядя на собравшихся за столом. — И как это твои птички всегда находят тебя, где бы ты ни был? Вот чего я никогда не пойму! — И он подтолкнул локтем маленького человека, сидящего по левую руку от него.
— Никаких секретов, — скромно отвечал тот, — только свист и крошки.
— Ну а ты, Иорам, — обратился Рафи к человеку, сидевшему по правую руку от него, — похвастаешься удачными снимками?
Худощавый человек с копной черных курчавых волос на голове чуть улыбнулся.
— Все, что пожелаешь. Две коробки пленок.
— Ты, должно быть, и туристов щелкал, чтобы наварить пару баксов, а?
— Для туристов было рановато, — кротко отозвался Иорам.
— Ты не забыл щелкнуть ее напоследок? — поинтересовался Рафи.
— Как раз когда она упала на Гидеона, — усмехнулся Иорам.
— Ну а ты, Ронни, — ласково продолжал Рафи, обращаясь к белокурому человеку, лицо которого сразу радостно засияло, — как твой малыш?
— Говорят, симпатяга, — ответил тот.
— Фотография есть?
— Еще не успели снять.
— Наверное, похож на маму-красавицу?
Ронни Элан с готовностью закивал.
— Отправляешь своих домой?
— Конечно. Но только пока не закончится служба.
Было решено, что жена Ронни побудет в семейном киббуце на время операции, совпавшей с его одногодичной службой в качестве атташе израильского посольства в Берлине. Официально в его функции входило поддерживать связь с прессой по всем материалам, касающимся Ближнего Востока. Одновременно он отслеживал все передвижения террористов со стороны восточного блока. Он прекрасно справлялся со своими обязанностями, поскольку свободно владел четырьмя языками.
Впрочем, выбирая людей для операции, Рафи смотрел не только на их профессиональные качества. Первым условием была личная преданность людей Гидеону. Все они были связаны долголетней дружбой, вместе начинали, и уже тогда Гидеон был их лидером. Шестым чувством Рафи понимал, что сейчас Гидеону требуется поддержка именно таких людей, способных понять страдания и боль, которые тот переживал.
— Как насчет того, чтобы поставить экран и запустить слайды, как только Гидеон войдет? — предложил Рафи.
— Кажется, он еще под душем, — сказал Иорам, вставая и принимаясь собирать треногу.
— Еще бы, — улыбнулся Рафи, — ему здорово пришлось поразмять свои старые кости.
— Зато впечатлил девушку, — сказал Яков.
