Светлана Храмова - Мой неправильный ты
Симона де Бовуар писала Нельсону по-английски. Беспрестанно извиняясь за грамматические ошибки, которых в процессе переписки становилось все меньше, – ее способность развиваться фантастична! Но некоторая неуверенность в языке ощущалась, что придавало письмам бездну очарования. Она обращалась к герою своего единственного непридуманного романа с некоторой долей наивности, интонация школьницы, надеющейся получить одобрение учителя. Возможно, она никогда не полюбила бы его с такой силой, если бы он говорил по-французски. Языковой барьер и расстояние в тысячи миль, трансатлантический роман. «Как мы вероломны, то есть как сами себе верны». Мечты и реальность переплелись. Удивительная история, во всех отношениях удивительная. Оба выражали готовность пожертвовать всем, но в результате оба так ничем и не пожертвовали.
…Нельсон, любимый, пишу на ярко-голубой бумаге, потому что сердце мое полно такой же ярко-голубой надежды: нас ожидает большая радость. Если все будет в порядке, то я приеду к тебе в Вабансию в начале сентября, а точнее – седьмого, и пробуду до двадцатого.
Я очень сильно тебя любила сегодня утром, когда чистила зубы и причесывалась, и вот! Обнаружила внизу письмо, невероятно милое, как и все твои письма. Последнее всегда самое лучшее, так как вновь подтверждает, что ты существуешь и любишь меня. Я сейчас совсем не успеваю читать, наверстаю упущенное через месяц, когда уеду за город, поэтому ничего из того, про что ты рассказываешь, не читала. <…>
…Пожалуйста, пожалуйста, не пускай крашеную блондинку в наш с тобой дом. Она будет пить мой виски, есть мои ромовые пироги, спать на моей кровати, может быть даже, с моим мужем. К тому же поскольку лучше Вабансии места в мире нет, то она не захочет уходить и уйти придется мне, тогда я тоже начну колоться морфием, как она, что будет весьма прискорбно, тебе не кажется? Бейся до последнего и сбереги мне мой дом – я эгоистично на этом настаиваю. Я шучу, милый, поступай, как сочтешь нужным, я не хочу быть помехой твоей свободе. <…>
…Но теперь я тоже буду тебя ругать! По-твоему, я истеричка… Да ты просто слишком самоуверен! Когда мы только познакомились, ты сам признавался, что обращаешь в псевдомудрость свое самодовольное нежелание ничего не знать: крокодил в тине. Да, у тебя уютный, засыпанный снегом дом, тебе там хорошо вместе с твоими чокнутыми приятелями-наркоманами, но это еще не основание для такого безоблачного оптимизма. <…>
…Но я не совсем еще потеряла голову, и если ты влюбишься в другую женщину, то все понятно. Только, когда ты будешь решать, бросать меня или нет, подумай и о том, что это означает для меня. Не отнимай у меня свою любовь прямо сейчас, оставь все как есть до нашей следующей встречи… Сделай, чтобы мы увиделись поскорее. Впрочем, и ты и я знаем: все будет так, как ты решишь, я не доставлю тебе никакого беспокойства.
Это письмо – самое страшное, что может от меня исходить. Просто я на сей раз кое о чем тебя прошу. Я прошу постараться меня не гнать, а оставить. Как недолго я знала, что дорога тебе, как недолго! Всего полчаса, надо хоть немного продлить это время. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня с любовью еще хоть раз. Я так люблю тебя. Я любила тебя за твою любовь ко мне, за остроту и постоянную новизну физического желания и счастья, но даже когда все это исчезло – или наполовину исчезло, – я упрямо продолжаю любить тебя за то, какой ты есть. <…>
…Мне нисколько не жаль, что на твоем бедном девственном сердечке навеки останется темное пятно. Можно размассировать колено или лодыжку, но с сердцем это не получается: я чувствую, что мое покалечено безнадежно и больше мне не послужит. Но оно вполне сгодится для тебя, мой бедный дикий зверь.
Оно твое навсегда, как и твоя Симона.
Симона пересекала океан ради коротких встреч, а Нельсон ждал ее в уютном домике с забором и подстриженным газоном, кормил из ложечки, дарил шелковое белье и непрестанно звал замуж. И она, эталон феминистки, клялась: «Я буду умницей, послушной восточной супругой, вымою посуду, подмету пол, куплю яйца и печенья, я не дотронусь до твоих волос, щек, плеч, если ты мне не позволишь».
Клялась – и не могла оставить Сартра, с его теорией экзистенциального брака. «Семья – это гражданский союз двух свободных людей». Великий мыслитель еще в детстве решил, осознав свою некрасивость, что станет незаменимым в любом обществе и неотразимым для любой женщины. Начисто лишенный чувственной энергии, но весьма и весьма озабоченный успехом, с младых ногтей последовательно шел к поставленной цели. Его популярность набирала обороты, теория гуманистического экзистенциализма, взращенная вместе с Симоной, будоражила массы, его первые литературные труды охотно раскупались и цитировались, а почитательницы, млея, падали к нему в постель.
«Полужертва-полусообщница, такая же, как и все остальные» – эта фраза Сартра не менее известна, чем его знаменитое «Ад – это другие». Обидная фраза.
«Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния», – сказал Сартр, отказавшись от Нобелевской премии. Симону он никому не отдал, но и не полюбил, к сожалению, идея свободных отношений превратила в театр абсурда долгий-предолгий альянс стопроцентной француженки, как ее характеризуют современники, и с юности выбранного ею в спутники жизни Жана Поля Сартра «Симона – прирожденный философ!» – говорил он.
Они жили в разных домах, они ежедневно встречались, они влюблялись, они наперегонки удочеряли своих любовниц, они снова встречались, он не спешил показывать ей свои новые работы, она нуждалась в его советах постоянно, я смею предположить, что сердце Симоны кровоточило, не переставая, свобода в гражданском браке стоила ей дорого.
Де Бовуар пережила Сартра на шесть лет. Последние годы она очень болела, провела их в полном одиночестве, в квартире поблизости от кладбища Монпарнас, окна выходили на его могилу. Но когда Симона де Бовуар умерла, о ней снова вспомнили, с ней прощался весь Париж.
История отношений вовсе не так грустна, как может показаться, слава и успех – верные спутницы Сартра; де Бовуар – символ свободной женщины, жена и соратница гения. Оба добились того, к чему стремились, чего жаждали более всего.
«А как же любовь?» – вспомнилось Рите. Вот такая любовь, Милочка. Все бывает.
* * *Павел откликнулся на ее звонок тут же, по первому зову. Рите необходим совет, он счастлив быть полезным. Ему необходимо ее видеть, хотя бы время от времени. Рита для него – как глоток воды в пустыне, он погибает, не видя ее подолгу. Парадоксально, именно поэтому она тысячу раз думает, прежде чем ему позвонить. Дружба мужчины и женщины на самом деле не что иное, как удовлетворение женского тщеславия. Если мужчина к женщине полностью равнодушен, он сломя голову по первому зову не прибежит.
