Памела Джонсон - Решающее лето
— Да.
— Я скоро приеду. Да хранит вас бог. И не забывайте меня.
— Даже если бы захотел, не смогу, — ответил я, и она повесила трубку.
Весь, этот день я находился в каком-то приподнятом, романтическом настроении, считая себя почти влюбленным. Мне хотелось, чтобы Хэтти поскорее доплыла до Нью-Йорка и написала мне длинное-предлинное письмо. Я гадал, каким оно будет. Раза два я еле удержался, чтобы не позвонить ей и настоять на встрече, но благоразумие подсказывало, что мне и самому этого не очень хочется. Мне едва ли могла всерьез нравиться такая женщина, как Харриет Чандлер. Просто ее интерес ко мне и ее комплименты немного взбудоражили меня, да еще мысль, что при желании я мог бы за нею приволокнуться и не без успеха.
К концу дня этот искусственный подъем несколько спал, а к утру следующего дня прошел бы совсем, если бы Харриет снова не напомнила о себе, прислав коротенькое прощальное письмецо и великолепную фотокопию миниатюры Гилльярда. В понедельник я окончательно чувствовал себя человеком, которого покинула возлюбленная.
— У тебя такой вид, — заметил Крендалл, появившийся в полдень в галерее, — будто ты объелся, ну, скажем, сметаны. Ты собираешься завтракать?
Я отказался, поскольку все еще не решил, что отвечу на его деловое предложение. Мне хотелось спокойно все обдумать, не подвергаясь постоянному нажиму. Суэйн, когда я рассказал ему, категорически отсоветовал мне.
— Худшего сейчас не придумаешь, — сказал он. — Даже если вы не прогорите сразу, то доходы все равно будут нищенские. Да и то сомневаюсь, если вы, конечно, не нацепите розовые галстуки бабочкой, ну и, разумеется, разочарованный вид… Держись за старое место, это вернее.
Но судьбе было угодно уже на следующее утро самой разрешить мои сомнения. Человек, на чье место меня взяли, прислал письмо, где сообщал, что более не намерен оставаться в Глазго и возвращается в Лондон.
Крендалл, узнав об этом, был вне себя от радости.
— Замечательно! Переходи ко мне, и мы сразу же откроем галерею. Если хочешь знать, я уже почти снял помещение.
За неимением лучшего и не испытывая пока острой нужды в деньгах, я согласился стать директором его галереи за скромное жалованье и комиссионные от продажи картин, но предупредил Крендалла, что пока не собираюсь становиться его компаньоном.
— Хитрец, — заметил он. — Мне это нравится! Я иду на риск, а он осторожничает и выжидает, что из этого выйдет.
— Ничего подобного. Можешь искать себе другого компаньона хоть сейчас, я не буду в обиде. Я же только твой служащий. Никаких обязательств ни у тебя, ни у меня.
— Ладно, — неохотно согласился он. — Если все удастся устроить, через пару недель — вернисаж. Это вполне реально, только нельзя терять времени. Прямо сейчас пойдем посмотрим помещение.
Это были два длинных зала, один над другим, в здании пассажа. Нижний был перегорожен пополам, и, поскольку дневного освещения в нем не было, одна из комнат могла служить своего рода канцелярией и приемной, а вторая — запасником для картин. Зато зал в верхнем этаже, расположенный во всю длину здания, был просторен и имел прекрасное северное освещение. Крендалл заметил, что достаточно пройтись малярной кистью по стенам и все будет готово. Я спросил его, где он в такой короткий срок достанет маляров и разрешение на открытие галереи.
— О, — ответил он, — ты плохо меня знаешь. Тебе, например, невдомек, что я сам отличный художник-декоратор. Можешь спросить Нину. (Он часто забывал, что его жены нет уже в живых.) Купорос и кисти у меня найдутся. Мы сами сделаем побелку и покрасим стены. За мастера буду я, а ты — подмастерьем.
Я сказал, что и не подумаю, ибо я пока еще работаю и должен хотя бы дождаться, когда вернется Ричардс из Глазго.
— Нечего тебе его ждать. Предупреди их об уходе дня за два, и мы тут же сможем начать ремонт.
Этот маленький, бледный, внешне непривлекательный курносый человечек удивительно умел подчинять своей воле других. Как Харриет Чандлер была уверена в своей женской неотразимости, так Крендалл верил в свои деловые способности. И, очевидно, как и его американская кузина, он редко терпел неудачи. Ему самым непостижимым образом удавалось заставлять людей сказать «да» там, где в любом другом случае они обязательно сказали бы «нет», и все лишь благодаря умению Крендалла внушить человеку, что нежелание согласиться с ним выглядит по меньшей мере как невоспитанность или что это просто напрасная трата времени. Ему удалось привлечь внимание лишь одной женщины, его покойной жены Нины. Других женщин для него не существовало. От судьбы он требовал только одного: чтобы она не мешала его скромным, но хорошо продуманным планам, и она лишь один раз обманула его, отняв Нину, которую он по-настоящему любил.
И тем не менее, мне кажется, я смог бы сказать «нет», если бы не был так удручен размолвкой с Чармиан и не стремился поскорее забыть все, что напоминало мне об этом.
Я позвонил Чармиан в тот же вечер, рассказал о затее Крендалла и о том, что мы сами собираемся заняться ремонтом помещения нашей будущей галереи.
— Очень хорошо, — ответила она как-то отрывисто и быстро. — Тебе приятно будет работать там, когда все сделано твоими руками.
— Благодарю.
— Не стоит, — ответила она таким же деловым тоном. — Я уверена, что ваша галерея будет иметь успех.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— А Лора?
— Прибавила за неделю девять унций. Эван завтра начинает работать в фирме Хендлера.
Это была крупная автомобильная фирма с главной конторой на Олбмэрл-стрит.
— Он тоже здоров, — добавила Чармиан.
— Меня это мало интересует. Мы увидимся с тобой сегодня?
На другом конце провода наступило молчание. Оно было таким продолжительным, что мне стало уже казаться, будто Чармиан ушла куда-то. Но вдруг снова раздался ее неестественно бодрый голос.
— Знаешь, подождем еще немного, хорошо?
Я положил трубку.
Совместный труд сближает людей, пусть даже ненадолго. Я знал Крендалла более пятнадцати лет, но между нами никогда не было дружбы. Как его, так и меня мало интересовало, что каждый думает о другом. Он устроил мне мою первую работу — я должен был написать серию искусствоведческих статей о выставке для небольшого, но очень дорогого периодического издания, редактором которого был в то время Крендалл. С тех пор нас объединяло лишь искусство, и ни о чем другом мы обычно не говорили.
Теперь, крася стены и лакируя полы под его руководством (тут он действительно оказался мастером своего дела), я почувствовал, что Крендалл начинает мне нравиться, больше того, он даже вызывал у меня восхищение. Он и вправду оказался первоклассным художником-декоратором, и у него можно было многому поучиться. Мы подружились, словно мальчишки, сооружающие палатку из двух одеял и старой вешалки. Наши шутки тоже были под стать шуткам расшалившихся мальчишек, хотя, как я заметил, Крендаллу не чужд был мужской грубоватый юмор. Он не давал мне спуску и высмеивал каждую мою оплошность, я не оставался в долгу и огрызался как мог. Измазанные в краске и белилах, порядком одуревшие от запаха клея, лака и скипидара, мы в перерывах закусывали хлебом и сыром, запивая все это пивом, которое Крендалл приносил из соседней пивной.
