Невидимые знаки (ЛП) - Винтерс Пэппер

— Ты просто испортила себе футболку. — Коннор закатил глаза. — Я не вижу здесь торгового центра, чтобы ты смогла купить другую.

Смеясь, будто он сказал самую смешную шутку, я снова взяла его за запястье и положила палку на его предплечье. В качестве импровизации, я взяла упавший лист и обернула его вокруг руки, чтобы защитить кожу как можно больше от деревянной поверхности.

— Да ладно. Я точно не собираюсь на показ мод или на вечеринку, не так ли?

Коннор ухмыльнулся.

— Наверное, нет. Тем не менее, я все равно проголосую за тебя, как за самую красивую девушку, даже если ты полностью в грязи.

Мои руки замерли. Я едва могла разобраться с Гэллоуэем и его комментариями, и он был ближе к моему возрасту для сексуальных намеков в разговоре. Коннор был слишком молод. Как я могла справиться с достигшим половой зрелости юнцом, когда мы были наедине, без посторонней помощи??

Я заставила себя посмотреть на него.

— Сколько тебе, Коннор?

— Тринадцать. А что?

— А Пиппе? Сколько ей лет?

Он нахмурился.

— Ей семь лет. Через восемь месяцев будет восемь.

— Могу поспорить, она для тебя еще ребенок.

Он ухмыльнулся.

— Черт, да. Действительно, ребенок.

Пожалуйста, пусть после этого не будет неприятных последствий.

Я ненавидела конфронтацию (дурацкий симптом, когда являешься интровертом), но если у нас есть какой-то шанс выжить вместе, тогда необходимо с самого начала установить границы.

Я выпрямилась.

— Ну, как ты думаешь о Пиппе, насколько она молода... так я думаю о тебе.

Коннор резко втянул воздух.

Я не говорила ни слова, просто ждала реакции. Только... она не пришла.

— Ты понимаешь, о чем я говорю? Я хочу быть твоим другом, Коннор. Но я слишком взрослая для тебя...

Его лицо не показывало его мысли. Кожа Коннора уже приобрела легкий загар. Его лоб и квадратный нос стали розовыми, а карие глаза светились теплотой. Он был красивым мальчиком, и, без сомнения, разобьет множество женских сердец... когда достигнет совершеннолетия. Я просто надеялась, что не выхожу его из себя, относясь к нему как к ребенку.

Он рассмеялся.

— А, я понял.

— Ты понял?

— Ты пытаешься впечатлить Гэла.

— Гэл?

— Гэллоуэя.

Румянец окрасил мои щеки.

— Нет. Это совсем не так.

Он наклонился ближе, посягая на мое личное пространство, отчего я почувствовала себя неуютно. Как мог мальчик так сильно смутить меня?

Потому что он заметил это.

Я вела себя так, будто Гэллоуэй разозлил меня, и не хотела смотреть в лицо действительности. Он привлекал меня.

Когда я прикоснулась к нему, чтобы проверить сломанную лодыжку, все, о чем я думала, поднять руку выше и проверить, что осталось не сломано.

Я никогда не хотела этого делать ни с кем, не говоря уже о совершенно незнакомом мужчине.

Для меня было лучше держать дистанцию, и если Коннор держался подальше от меня, полагая, что мне нравится Гэллоуэй... ну, что в этом плохого?

Кроме того, мы на проклятом острове!

В одиночестве.

У нас были более важные вещи, о которых нужно беспокоиться, чем романтические желания и недвусмысленные намеки.

Прочистив горло, я снова взяла палку.

— Держи это.

Все еще посмеиваясь, Коннор сделал так, как я просила, когда я плотно обернула лист вокруг его руки и установила палку вдоль его запястья от его ладони к изгибу локтя. Поставив на место, я сделала временный бандаж, обертывая вокруг него полоски разноцветной ткани, крепко затягивая их.

Это не выглядело красиво, но, по крайней мере, поддерживало руку и позволило бы костям, если они сломаны, правильно срастись.

Гэллоуэй.

Я должна сделать то же самое и ему.

Он мог рычать и ворчать, все, что ему хочется, но его нога не заживет без постороннего вмешательства.

Коннор вздохнул, как только с бинтованием было закончено.

— Спасибо. Так намного лучше.

Я встала.

— Не за что. — Мой взгляд скользнул с яркого пляжа в мрачные джунгли. Мы достигли большего, чем просто помощь поврежденному запястью. Мы создали основу дружбы, которая, надеюсь, принесет пользу нам обоим, независимо от того, что произошло.

У меня заурчало в желудке, и в горле пересохло от жажды. Мы потратили достаточно времени на поиски и надежды на то, что помощь не за горами.

Но нам нужно принять факты.

Мы должны быть умнее и сосредоточиться на предметах, которые будут нас поддерживать, а не убивать быстрее.

— Хочешь вернуться назад к остальным? Думаю, время поесть, правда?

Словно по команде, живот Коннора скопировал мой, урча от пустоты.

— Еда — звучит неплохо... но что мы будем есть? — Он осмотрел остров, который стал нашей тюрьмой, защитником и домом. — Так же, как я не вижу торгового центра, не вижу и супермаркет или фаст-фуд.

— Думаешь, ты такой умный, да? — Я засмеялась, стараясь изо всех сил сделать свой тон веселым. Притворство, что все в порядке, помогало мне окончательно не впасть в отчаянье.

Раньше, когда я пришла с другой стороны острова и обнаружила Гэллоуэя сидящим возле дерева, а рядом спорило двое детей, на одно ужасное мгновение я пожелала, чтобы они не выжили. Одну ужасную, злобную, эгоистичную секунду, я пожелала, чтобы такая невинность не выжила, чтобы они не узнали тех трудностей, что ждали их.

Не было роскоши расплакаться от жалости к себе. Нет смысла кричать о помощи, как сумасшедшая. Я должна был быть той, на кого другие могут положиться. Мне нужно бороться не только за себя, но и за этих драгоценных детей, которые заслуживали гораздо большего, чем то, что им дали.

Очистив песок с моих Гэлнсов, я снова зашагала в лес.

— Я знаю, где можно добыть кое-какую еду. Пойдем, проверим вертолет. Ты сказал, что знаешь, где это.

— Я знаю. Но там мертвый пилот.

Я поборола нервную дрожь.

— Наверное, ничего не поделаешь.

— Я не говорил Пиппе этого, но я ненавижу видеть мертвых так же сильно, как и она. — Его дыхание стало прерывистым. — Я действительно скучаю по ним. Это... это не реально.

Какой рациональный ответ я могла дать столь ужасному факту? Не было никаких вариантов, так что я не ответила:

— Мы не будем приближаться к пилоту. Мы возьмем наши сумки и все остальные вещи, которые могут нам понадобиться, и уйдем.

Коннор потер лицо, вытирая слезинку. Горе от смерти его родителей никогда не покидало его глаз.

— Хорошо.

Я помахала ему рукой.

— Ведите, мистер Проводник. Пойдем пообедаем, чтобы мы смогли добраться к остальным покалеченным.

…

Слезы, страхи, недоверие — каждая возможная эмоция сдавливала мое горло, когда вертолет (или то, что от него осталось) предстал перед нами.

— Сюда. — Коннор повел меня вперед, ныряя под упавшими деревьями и неуклюже карабкаясь через них. Зарубки, оставленные на стволах и обломанные ветки — все добавляло трагизма нашему краху.

Я не могла вымолвить ни слова, когда двигалась среди крушения. При свете дня и без проливного дождя остатки вертолета поразили меня. Я была удивлена, что мы выжили, не говоря уже о наших травмах.

Такое ощущение, что несчастная машина была вывернута наизнанку.

Отпавшие лопасти находились недалеко, торча из земли, как копья. Боковые части вертолета были вывернуты, а пыль покрывшая машину, превратила ее в реликвию. Вертолет не был блестящим и новым с самого начала, но теперь он выглядел древним. Усталый, покинутый и никоим образом не достаточно величественный, чтобы подняться в небо и взлететь.

Я действительно испытывала симпатию к самолету. Мы все были травмированы, но это... он был уничтожен.

Коннор вскарабкался в кабину и скрылся из виду.

— Эй, подожди!

Я бежала, спотыкалась, задыхаясь от боли сломанных ребер, желая, чтобы кровь и синяки на моей груди исчезли, и мне не пришлось бы объяснять свои травмы Гэллоуэю.

Дребезжание и периодическое постукивание доносились из кабины, когда Коннор делал, одному Богу известно, что. Обойдя вокруг искореженного корпуса, я стала на оставшуюся часть шасси, и поднялась, чтобы посмотреть.