Любовь – это путешествие - О'
– Компания собралась, – объясняет Деб. – Тут Родни и… – Она умолкает.
Адди яростно мотает головой. Моя радость улетучивается: естественно, она не хочет рассказывать отцу, что мы с Маркусом тоже с ними. Я ведь бросил его дочь. Он, должно быть, меня ненавидит.
– И… Родни сам приготовил оладьи, – заканчивает Деб, состроив рожицу в сторону Адди.
– Оладьи! – искренне загорается Нил. – Ух ты!
– Пап, желтые какашки, – возвращается к делу Деб. – Какой они консистенции? Жидкие? Твердые? Арахисовое масло?
– Ваш папа клевый, – первым заговариваю я после того, как Нил повесил трубку.
– Он такой, – с нежностью в голосе отвечает Деб. – А что, твой не такой? – Она делает паузу. – Ой, забыла, он же немного козел?
Маркус хохочет. Похоже, он слегка приободрился, да и как тут злиться, когда Нил пространно и во всех деталях описывал фекалии Райли.
Деб заканчивает откачивать молоко и в полной тишине ищет сумку-холодильник. Судя по всему, Родни порывается помочь, но от него больше суеты, чем пользы: Адди ойкает, когда он заезжает ногой по спинке водительского кресла.
– Да, мой отец… непростой человек, – продолжаю я, когда возня прекращается. – Надо сказать, не он один виноват. Я постоянно его разочаровываю. У меня к этому природный талант.
Чувствую, что Адди косится на меня, но не отвожу глаз от дороги. В жарком мареве на шоссе расплывается силуэт машины впереди – она похожа на картину маслом или прямую трансляцию при плохом интернете. Дымка, жара и яростное солнце только добавляют странности и без того причудливому дню, полному сюрреализма.
– Мы нашли компромисс: он не лезет в мою жизнь, а я – в его. Мы не разговаривали с декабря две тысячи семнадцатого.
Адди вздрагивает от моих слов. На секунду представляю, как накрываю ее руку на руле своей.
– Я узнал кое-что неприятное о нем. Если быть точнее, о его любовнице. Оказалось, она живет в роскошном таунхаусе в центре Лондона, а папенька все оплачивает. Из семейного бюджета.
В потрясенном молчании раздается треск: Родни опять открывает свой контейнер с оладьями.
– И ты узнал об этом в декабре два года назад? – медленно спрашивает Адди.
Киваю, не поднимая глаз от колен.
– Быть не может, – поражается Маркус. – В тот самый день?
Бросаю встревоженный взгляд на Адди: краска заливает ей грудь, шею, неровными пятнами выступает на щеках.
– Так вот что вы с Люком обсуждали, когда я написал?
– Угу. Он был дома.
– Ругались с отцом?
– Говорили с мамой, – поправляю я. – Отца не так просто… Ай, проехали.
На настоящий разговор с отцом у нас с Люком никогда не хватало смелости, даже в тот день.
– Ты ведь в курсе, что он будет на свадьбе Шерри? – недоверчиво спрашивает Маркус.
При мысли о встрече с отцом я сдавленно вздыхаю. На грудь словно давит стальная рука. «Я сам отдал власть ему. // Теперь // Обратно ее забираю». Мое самое популярное стихотворение среди подписчиков – всего три строчки, называется «Просто». Сейчас оно одно из моих наименее любимых: я написал его через несколько месяцев после расставания с Адди… и с отцом. Примитивные строчки теперь кажутся жалкими. Будто перестав общаться с отцом, я мог по щелчку залечить раны и жить счастливо, сам делая выбор.
– Дил? – Маркус вырывает меня из размышлений. – Ты ведь знаешь, что твои родители тоже приглашены?
– Да, знаю.
– И ты не виделся с отцом почти два года?
– Верно.
– И на свадьбе вы так или иначе встретитесь…
– Именно.
Долгое молчание.
– И что ты намерен делать? – сухо интересуется Маркус.
Адди не сводит с меня глаз – ее взгляд греет щеку, как лучик солнца.
– Не знаю, – беспомощно отвечаю я. – Слова придут сами собой, надеюсь. Люк тоже будет, так что мы разберемся.
– Окей! – Маркус потягивается, и Деб ахает: видимо, он опять ткнул ее локтем. – У нас еще триста километров впереди, чтобы выработать хоть какую-то стратегию.
Тогда
Маркус совершенно меняется после случая со змеей: больше никаких заигрываний и попыток очаровать, теперь он попросту меня игнорирует. И все же временами я чувствую на себе его взгляд. Пару дней спустя понимаю: пока Маркус наблюдает за мной, за ним наблюдает Грейс.
– Ты опять на него смотришь, – поддеваю я. Мы вместе стоим у раковины: Грейс моет посуду, а я вытираю, незаметно счищая с тарелок кусочки яичницы, которые она пропустила.
– На кого, на Маркуса? – спрашивает Грейс, отводя взгляд от кухонного окна. – Я безнадежный случай, да? Но он все же очаровательный!
Мы с Грейс отлично ладим. Иногда ее действительно заносит, но жизнь с Шерри научила меня терпению ко всяческим экстравагантным выходкам. К тому же, хотя Грейс очень умная, она не выделывается, прямо как Дилан. И, что крайне важно, она никогда не смотрит на Дилана так, как на Маркуса.
– Если он такой клевый, то почему…
…ты спала с его лучшим другом?
Грейс смеется, прекрасно поняв намек.
– Дорогая, даже не спрашивай. Я – королева противоречий. И потом, с Маркусом серьезных отношений не построишь. Встречайся мы только друг с другом, он бы еще раньше охладел ко мне. Ему нужна была беззаботная Грейс, готовая на эксперименты Грейс, недостижимая Грейс. Он жаждет игр и скандалов.
– Ты заслуживаешь мужчины, который любит тебя такой, какая ты есть. И не пытается переделать.
Она хохочет, запрокинув голову.
– Такого я еще не встречала.
Грейс замечает, как я вздрагиваю.
– Прости. – Она сжимает мою ладонь мыльной рукой и заглядывает в глаза. – Я не про Дилана. Он не плохой, и не думай, просто у нас… Это было не по-настоящему.
– Для него это была игра? Отношения с тобой? – через силу спрашиваю я.
Грейс поджимает губы.
– Да, – серьезно отвечает она. – Прости, дорогая. Знаю, тебе это кажется до ужаса претенциозным, но я никогда не нравилась ему всерьез, да и он мне тоже, честно говоря. Маркусу я начала надоедать… Интрижка с Диланом его взбодрила. Ну а Дилану просто нравилось, что в кои-то веки что-то, принадлежавшее Маркусу, досталось ему. – Грейс бросает на меня сочувственный взгляд. – Поездка в Европу, конечно, ловкий ход с моей стороны. Если ребятам что и нужно, так это цель. Они бегали за мной куда дольше, чем если бы мы остались в Оксфорде. Думаю, идея секса с одной девушкой на двоих была им куда интереснее, чем я сама.
– Мне очень жаль, – выдавливаю я сквозь зубы. – Это ужасно.
– Я тоже не оставалась в долгу, поверь. – Грейс передает мне тарелку. – С другими я поступала куда хуже. Когда дружишь с ними, – она кивает в сторону компании у бассейна, – о спокойной жизни можешь забыть. Но Маркус… – вздыхает она. – У меня не получается выкинуть его из головы, как я поступала с другими парнями.
– Понимаю.
Грейс расплывается в улыбке.
– Дил действительно запал тебе в душу, да?
Я краснею, и Грейс улыбается еще шире.
– Что ж, будем надеяться, он тебя заслуживает, – заключает она и протягивает мне очередную тарелку.
Они постоянно что-то ломают: то лампу в обеденном зале, то дверь на втором этаже. Конни даже сломала палец, и дядя Терри, как самый трезвый из нас, повез ее в травмпункт. Похмелье мучит его так сильно, что он и не пытается угнаться за молодежью. А остальные пьют, смеются, курят, и дни расплываются под жарким французским солнцем.
А я тем временем все чиню, кроме пальца, конечно, – это вне моей компетенции.
Не буду врать, нас с Деб они считают своими, не обслугой. Но когда нужна помощь, они зовут меня или сестру, и тогда я понимаю – мы не ровня. Я не одна из них.
– Дети великовозрастные, – однажды подмечает Деб, глядя на друзей Дилана с террасы. Они устроились на лужайке: Конни прилегла Марте на живот, Грейс сидит у Маркуса на коленях, Люк с Хавьером лежат в обнимку. А Дилан, наверное, где-то развлекает дядю Терри. Мы с Деб чистим бассейн от насекомых – Марта наплыла на громадного дохлого сверчка и прожужжала нам про это все уши.
