Табу. Разбитые судьбы (СИ) - Сокольская Екатерина

Может быть, это тахикардия и нужно попить бисопролол?

Но я была честна перед собой, поэтому знала, кто явился раздражителем моей нервной системы. Не давал мне уснуть маниакальный блеск карих, почти чёрных глаз, которые мерещились повсюду.

Всю ночь я размышляла о том, что я чувствую. Страх, что все повторится? Что мне придётся снова пройти через тот ад, который мне снился долгие годы. Это предательство самого дорогого человека пошатнуло мою детскую психику, наложив свой отпечаток не только на мою внешность, но и на характер и восприятие жизни в целом. За долгие десять лет Пашка первым попытался пробиться сквозь мою броню. Ему первому хотелось довериться и подпустить ближе. Но страх вновь разбить своё сердце никак не отпускал. Доверие — хрупкая штука.

Как бы ужасно ни было признавать, но в глубине души маленьким чуть заметным огонёчком теплилась надежда. Надежда на то, что мы оба повзрослели, но в нем хотя бы на пять процентов остался тот Митька, который заставлял меня смеяться, который заботился обо мне и согревал своей задорной улыбкой.

Эта чертова надежда не умерла, как я думала, в том маленьком домике лесника. Она выворачивала мою душу на изнанку в единственном желании. Желании увидеть ЕГО.

Чтобы он развеял все страхи и опасения. Чтобы я увидела снова того человека, которого полюбила.

Может быть ещё не поздно начать все с начала? Забыть все и простить.

Голос разума не давал пощады. Он спрашивал, сколько я должна наступать на эти грабли, прежде чем разобью себе лоб?

Все мои душевные метания сводились к одной мысли. Слишком поздно. У меня своя жизнь. Есть человек, который разгоняет одиночество и тьму в моей душе. Пашка отличный парень, с которым не страшно прожить до старости. Который заменяет мне и друзей и любовника. А что ещё нужно?

Да и Дима живет в своём сформировавшемся мире. У него семья и чудаковатый сын, который любит отца. Его жена, наверняка, очень красивая и статная женщина без недостатков. Она создаёт уют и тепло в их доме, а по ночам со страстью отдаётся его крепким рукам, выдыхая стоны. Они счастливы. Мне в этом мире нет места. Почему же осознание этого болью отдаётся в груди?

Может быть потому, что я мечтала когда-то носить его фамилию? А все мои мечты разбились о суровую реальность.

Данте Алигьери говорил — «Нет большей скорби, чем вспоминать о времени счастливом среди несчастий». Эта цитата была моим спутником все эти годы. Если бы я не видела своего Митьку тогда тем настоящим, солнечным и беззаботным подростком, то не было бы так больно. Только был ли он тогда настоящим?

Что если это была лишь игра моего воображения? Что если я сама наделила его всеми теми качествами и влюбилась в это? Что если сейчас он настоящий? Озлобленный, грубый и жестокий. А его сердце настолько прогнило, что мне его не излечить.

Что если он не способен на любовь? Смогу ли я любить за двоих? Смогу, если буду знать, что это ему надо. А судя по нашей последней встрече, он скорее закончит то, что начал в домике лесника, чем откроет мне свою душу.

На следующий день я бродила по больнице и выполняла обязанности на автопилоте. Воспоминания не давали сосредоточиться на работе, затягивали в свою бездну, заставляли снова и снова пытаться переосмыслить прошлое.

Из безрадостных мыслей меня вырвала крепкая рука, ухватившая меня и толкнувшая в открытую дверь.

Дежавю. Канистры хлорки, расставленные на полках. Чистые тряпки, нарезанные из бывших простыней. И мужское тело, прижимающее меня к закрытой двери.

Пашка. Я даже дергаться не стала.

— У тебя входит это в привычку.

— Я бы так не делал, если бы ты меня вчера не продинамила, — его обиженный голос ни на каплю не заставил чувствовать себя виноватой.

Ладонью я прикоснулась к его гладко выбритой щеке, ища успокоение от своих тяжелых мыслей. Мне это было нужно. Побыть в тёплых объятьях, черпая силу двигаться дальше. Нужно было почувствовать, что я живу.

— Эй! Ты чего? Ты до сих пор расстроена из-за вчерашнего?

— Нет. Забудь, — я отодвинула от себя парня, пытаясь сбросить тяжесть мыслей.

— Прихожу значит я вчера к тебе с полным набором джентльмена. Гамбургеры и картошка фри. А ты дверь не открываешь. Странно, не находишь?

— Паш, прости. Я вышла прогуляться. Нужно было проветриться перед сном.

Было стыдно. Ужасно стыдно за свою ложь. Стыдно от того, что не открыла ему дверь и не открылась в своих тревожных мыслях. Мне просто нужно было это время, чтобы разобраться в себе. Но этого оказалось на достаточно.

— Всё в порядке, малышка? — он аккуратно приподнял моё лицо, вглядываясь в глаза.

— Да. Конечно, — я даже смогла улыбнуться. Самой от себя было противно. Ложь. Кругом обман. Все люди друг другу врут. Почему нельзя говорить правду? Кому-то так удобнее. Кто-то бережёт нервы другого. Бывает ложь во благо. В какое такое благо моя ложь?

— Надеюсь, что так… — Пашка нежно прижался своими губами к моим обкусанным бессонной ночью.

Его крепкие руки скользнули на мои прикрытые медицинским халатом ягодицы. Язык парня пробрался сквозь мои приоткрытые губы, выводя узоры. Чуть сжав руки, он прижал к своему возбужденному члену, не двусмысленно намекая на продолжение.

Аккуратно отстранившись от разгоряченного парня, я прижала палец к его губам.

— Паш, не время…

— Когда-нибудь я не смогу остановиться… — Пашка тяжело вздохнул, проведя по своим коротким волосам рукой.

— Идём работать? Цербер нас потерял наверняка.

Я, наконец, смогла спокойно выдохнуть и улыбнуться, глядя на недовольное лицо своего парня. Выйдя из нашего тайного укрытия, я поняла, что не такое уж оно и тайное.

Столкнувшись нос к носу с потемневшим от бешенства тёмным взглядом, я вздрогнула от неожиданности. Это, как из блаженного тепла окатиться ведром холодной воды.

Интересно. А он бывает когда-нибудь в хорошем настроении или всё его бешенство вылезает наружу при виде меня? Что заставляет Диму пылать неконтролируемой яростью при виде меня? Наверное, я никогда этого не узнаю.

Расправив плечи, Пашка вклинился между нами, прикрывая собой. Я же, громко сглотнув, сникла под этим взглядом. Правый глаз мужчины еле заметно подёргивался.

Может быть, я здесь ни при чем? Может быть, в жизни мужчины происходили какие-то события, с которыми ему сложно справиться и он вымещал на мне свою злость?

Этого я тоже не узнаю.

Странные чувства. Хочется бежать без оглядки, бросив Пашку разбираться. Скрыться в ординаторской, закрыться на замОк и спрятаться за продавленным диваном. При этом хочется оттолкнуть Пашку, подойти ближе к этому комку нервов и провести ладонью по напряжённому лицу, поглаживая, пока не успокоится. Это как зайти в клетку с тигром, в надежде, что он не разорвёт, а будет с урчанием ластиться к протянутой руке.

— А я-то думаю, чем занимаются врачи в рабочее время? Теперь понятно. Когда закончите обжиматься по углам, как студенты, загляните к моему сыну… Мария Зиновьевна, — сжатые кулаки и выступивший пот на лице Димы говорили о внутреннем напряжении, готовом прорваться наружу, как лава из вулкана.

Еще пару мгновений он разглядывал моё лицо. Его светящиеся от ярости глаза не замечали Пашку, пытающегося загородить собой. Затем Дима резко развернулся и исчез за поворотом.

Только когда его напряженная спина перестала маячить на горизонте, я смогла снова начать дышать. Я почувствовала себя падшим грешником, которого застукали за очередным тяжким грехом. Хотелось побежать за ним, оправдаться, очистить свою совесть. Я ничего не сделала, чтобы заслужить твою ненависть, Дима! Я всегда была честна перед тобой!

— Уффф… Ещё вчера он обещал, что не попадётся нам на пути, а уже сегодня ведёт себя, как будто мы ему должны… — Пашка тоже остался под впечатлением, хотя пытался отшутиться. Было видно, что даже он в какой-то момент испугался, но передо мной пытался казаться храбрым.

— Ты разговаривал с ним? Ты мне не говорил! — откуда-то взялось гадкое чувство, как будто меня обманули.