Салли Боумен - Темный ангел
– Спокойнее? – Это слово, кажется, вывело Джейн из себя. Щеки ее окрасились румянцем. – Это неправда, Констанца. Если бы ты своими глазами увидела войну, ты бы этого не говорила. Этот дом… эта семья – они ни от чего и ни от кого не убегали. Это то, во что я верю, как верит и Окленд. Дом хрупок и уязвим – мы оба знаем это. Но мы будем бороться каждый день, чтобы дать ему жить…
– Ваш брак тоже… вам и за него приходится бороться?
– Джейн, не спорь с ней. Разве ты не видишь, чего она добивается?
– Я буду! – Джейн разъярилась. – Я не собираюсь сидеть и слушать, как она старается уничтожить все, что мне дорого. Она говорит так убедительно, так привлекательно – и она ошибается. Ты эгоистка, Констанца. Ты распространяешь ложь, и тебе неважно, кого она может обидеть и уязвить…
– Ложь? В чем я сегодня хоть словом солгала? О Стини? О Мальчике? Все, что я сказала, – чистая правда. Силы небесные! – Констанца состроила нетерпеливую гримасу. – Мне кажется, что я вообще была очень милосердна. Я еще не упоминала Фредди, а я могла бы рассказать много забавных историй о Фредди. Что же до Окленда…
– Избавь Окленда от этого…
– Чего ради? Окленд – прекрасный образчик того, что я имею в виду. Память у меня долгая. Я-то помню, каким был Окленд, пока ты не приручила его. И теперь посмотрите-ка на него. Отличный муж. Отличный отец…
– Этого стоит стыдиться?
– Не совсем. – Констанца сделала паузу. Взяв со стола нож, она стала внимательно рассматривать его лезвие. – Он более чем хорошо играет свою роль. Я почти убеждена в этом. Но не во всем. Не хватает кое-каких элементов. Кстати, все мы тут собрались на крестины. Все это торжество затеяно в честь рождения маленькой девочки. В конце концов, первый ребенок. Если не считать, что кое для кого это не первый ребенок. У Окленда когда-то был сын. От Дженны, которую он в свое время любил. Звали его Эдгар, с глазами точно такими же, как у его отца…
– Прекрати! – Окленд резко повернулся. – Боже милостивый, да заткнешься ли ты?..
– Нет, Окленд. – Джейн встала. Она взяла его за руку. – Дай ей все сказать.
– Благодарю, Джейн. Я собиралась сообщить – Эдгар мертв. Он скончался так давно, что, как мне кажется, нетрудно сделать вид, будто он вообще никогда не существовал, и продолжать врать. Ведь пока мы будем исходить из предположения, что он ребенок Хеннеси, все будут спокойно чувствовать себя – не так ли? Замажем и эту трещину. Но стоит ли обманываться? Вот мы тут собрались внизу, а кто остался наверху нянчить новорожденного? Дженна. И Джейн, вне всякого сомнения, предана Дженне. Мне это кажется просто потрясающим. Результат ли это невежества, незнания? Я задаю себе эти вопросы. Или же подлинное величие духа? Глупа ли Джейн или подлинно благородна? Ты сама знаешь, Джейн? И если ты знала, как ты допустила? Неужели ты никогда не ревновала?
Наступила тишина. Окленд отвернулся. Он прижал ладони к глазам. Джейн и Констанца продолжали смотреть друг на друга. Векстон – посторонний в этой ситуации – продолжал наблюдать.
Какое-то время Джейн молчала. Она слегка нахмурилась, как бы не зная, что сказать. Она сложила руки на груди. Пламя камина бросало блики на ее волосы; она не отводила глаз от Констанцы.
– Констанца, – наконец сказала она, – я все знала. Ты не единственная, кто думал об Эдгаре. Я тоже думала о нем. Я говорила о нем – и с Оклендом, и с Дженной. Я вспоминала его этим утром в церкви – и не сомневаюсь, что и они тоже. Он не забыт, Констанца. – Она помолчала, и ее щеки порозовели. – Мы с Оклендом женаты двенадцать лет. Достаточно времени для всех тайн. Дженна в свое время потеряла ребенка. Я потеряла двоих. Мы понимаем друг друга. Что бы ни было в прошлом, это не в состоянии разлучить нас, можешь ты это понять? Мы стали еще ближе. Окленд и я, и Дженна – мы сами справились со всем этим.
Наступило молчание. Констанца сделала странное движение, полное смущения.
– Двенадцать лет? – У нее было смущенное выражение лица. – Неужели двенадцать лет?
– Констанца, почему ты это сделала? – У Джейн был тихий голос. Подойдя поближе, она взяла Констанцу за руку. – Таким образом вспомнить ребенка, пустить в ход умершего малыша как оружие – как ты могла это себе позволить сегодня, и вообще? Почему ты просила права стать крестной матерью – и так себя ведешь? Я не понимаю. Почему ты все время стараешься причинить боль другим?
– Оставь меня в покое.
– Стини твой друг – и ты оскорбила его. – Джейн помолчала. – Винни может и не понять некоторые аспекты творчества Векстона, но она чувствует, сколько в нем сердечности. Не лучше было оставить ее при своих иллюзиях? Мальчик, Фредди, Окленд – я знаю, что ты привязана к ним, Констанца, так почему же ты ведешь себя так, словно ненавидишь их?
– Я люблю их. Они мои братья.
– Тем более, зачем же оскорблять и обижать их? Все это ведет к тому, что ты окажешься в изоляции. Разве ты не можешь понять, что причиняешь вред самой себе, и куда больший, чем можешь уязвить нас?
Это «нас» ударило ее, как хлыстом. Сказано слово было мягко и спокойно, но Констанца дернулась. Она резко отвернула лицо в сторону, словно получила пощечину.
– Только не жалей меня и не пытайся жалеть меня. – Она отступила назад, пока не прижалась к столу. – Ты глупа, ты хоть понимаешь это? Бывшая медсестра! Я бы не позволила тебе даже палец мне перебинтовать! Ты знаешь, почему Окленд женился на тебе? Из-за твоих денег. Потому что это я приказала ему так сделать.
Помолчав, Джейн с безнадежным видом пожала плечами.
– Очень хорошо. Наконец мне представилась возможность поблагодарить тебя за это. Правда, осталось не так много денег, но в любом случае ты дала моему мужу хороший совет, за что мы оба тебе благодарны.
При этих словах Джейн взглянула на своего мужа. Может, дело было в выражении преданности, с какой Джейн посмотрела на Окленда, может, в том, что Окленд подошел к своей жене, может, в улыбке, которую не смог скрыть молчащий Векстон, но, как бы там ни было, Констанца потеряла контроль над собой.
Как всегда, ярость ее вырвалась бурной вспышкой и сопровождалась физическими действиями. Ее рука, описав дугу в воздухе, с силой опустилась на стол. Ножи, вилки, тарелки полетели на пол. Векстон было втянул голову в плечи и поднялся. Констанца начала бить бокалы. Хрусталь разлетался во все стороны, текло вино. Осколки летали в воздухе. Краткое время в комнате бушевал вихрь, разносивший все вокруг.
Затем воцарилось мрачное молчание.
– Так как, Окленд? – сказала Констанца.
Она стояла посреди воцарившегося хаоса, вытянув руки с обнаженными запястьями. В правой руке она держала острый зазубренный осколок стекла от бокала.
