Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
«Ну, не только я, как проклятый Буратино, - подумала Полина. - Однако она хоть создает себе иллюзию».
- Вить, а как мужчины переносят одиночество? - спросила Полина, когда Виктор залпом выпил стакан пива.
Он пожал плечами и без видимого удивления ответил:
- По-разному.
Полина досадливо мотнула головой.
- Ну, а ты - как?
- Я - прекрасно. У меня дефицит одиночества, так что когда оно наконец случается, я переношу его замечательно.
После непродолжительного допроса Полина выяснила, что у Виктора две младшие сестры, двадцати пяти и шестнадцати лет. Их отец умер, когда Виктору было пятнадцать, Еве - десять, а Эллочке - годик. Еще через два года у Эллочки обнаружили сахарный диабет.
Мать была учителем начальных классов, преподавала кроме этого рисование и черчение, и еще работала дворником. Виктор сначала помогал ей, потом устроился в соседний ЖЭК - тоже дворником. Нянчить Эллочку и присматривать за Евой приходилось в основном Виктору. Потом к этому прибавился университет, куда Виктор поступил сразу после школы.
- Выбора не было, - прокомментировал он рассказ о своем поступлении. - Иначе меня забрали бы в армию, и мать осталась бы одна.
Вытащив все это из Виктора, Полина почувствовала значительное облегчение: героические биографии всегда заставляли ее презреть собственные сложности, тем более, что сложности ее, откровенно говоря, редко дотягивали хотя бы до нижней планки истинного героизма. Полина подумала, что по сравнению с беспросветной круговертью, в которой приходилось жить Виктору, ее одиночество - просто благословение Божье, да и только.
Следующим чувством Полины был стыд: в то время, как другие преодолевают и достигают, наплевав на покой и сон, она лелеет свою высокую тоску о несовершенствах мира и отлынивает от преодолений и достижений.
Домой Полина возвращалась с твердым намерением немедленно заняться донжуанами. Тем более, что и пора было заняться, - первое собрание добропорядочного общества на предмет Полининой работы должно было состояться ровно через неделю.
Из дневника Полины***
Услышала в автобусе. Мама — дама моих приблизительно лет — и ее детеныш годиков четырех обсуждали какую-то тетю Свету, у которой почему-то до сих пор нет детей. Детеныш сетовал, что в гостях у нее совершенно нечем заняться: нет там ни девочки, ни мальчика, с которыми можно было бы поиграть. Мама без особого интереса защищала тетю Свету, говорила, что всему свое время.
- А что надо делать, чтобы дети появлялись? - на весь автобус спросил малыш.
Судя по напряженной паузе, повисшей в салоне, ответ на этот вопрос уже давно занимал всех пассажиров.
- Дома расскажу, - пообещала мама.
Ребенок очень снисходительно посмотрел на нее.
- Да ладно, я и так знаю, - сказал он самым успокаивающим тоном.
В автобусе стало совсем тихо. Некоторые пассажиры даже развернулись в сторону эрудированного ребенка. Похоже, никто, кроме него, не был в курсе. Ребенок не пожадничал.
- Сексом надо заниматься! - громко возвестил он.
Вопрос “Откуда берутся дети?” я задала маме, когда мне было шесть лет. “Расскажу, когда подрастешь”, - сказала мама. Не понадобилось. Узнала и без нее. Равно как без нее сформировала свое к этому делу отношение. Мои сверстники (даже те, чьи родители не оставили вопрос без ответа) тоже самостоятельно решали, какую этическую, эстетическую, нравственную и прочие наполненности имеет полученная информация. Нам помогали книжки, фильмы и пионервожатые.
Благодаря пионервожатым, мы поняли, что секс не является главной ценностью, и даже, кажется, вообще не является ценностью – но в этой части мы им не особенно поверили. Потому что книжки и фильмы убеждали нас: главное в жизни – любовь, а секс есть неотъемлемая ее часть. Так мы утвердились в мысли, что секс – штука важная, но невозможная без любви. Потом силлогизм переосмыслили и получилось, что любовь невозможна без секса. Потом понятия так срослись, что стало ясно: достигнув одного, получаешь и другое. Дальше было – кому как повезет. Кто-то находил любовь и занимался сексом. Кто-то занимался сексом и находил любовь. Кто-то не находил. Но секс для нас навсегда остался частью любви. Важной, но не главной. Не имеющей собственной ценности. А сегодня он, похоже, обрел эту ценность.
Сегодня секс - единственная вещь, в которой есть безусловный и всем понятный смысл. Дао любви. Основной инстинкт. Хрустящая корочка на курице-гриль. Самое верное. Самое нужное. Самое вкусное. И поэтому никто даже матрас не купит, если его рекламный плакат не будет украшен красивой и голой попой. Матрас без попы – это матрас без дао; а кому такой нужен?
Жевательная резинка превращается в верное средство соблазнения: жевни, и любая позволит себя поцеловать. Пиво представляется конским возбудителем: пей его и ты сможешь всех. Ну а если ты всех можешь – ты молодец из молодцов.
Только учти, как только ты перестанешь всех мочь, ты автоматически перестанешь быть молодцом. Поэтому холь себя и лелей, чтобы как можно дольше сохранить сексуальную притягательность. Квинтэссенцией секси-потребителя становится Саманта из к/ф “Секс в большом городе”: для нее и в 50 лет главной ценностью жизни остается секс-секс-секс.
В фильме есть сцена, где Саманта укладывается на стол, раскладывает по телу суши и ждет прихода любовника. Секс всерьез приравнивают к еде (для организма необходимо и дарует приятное чувство сытости). Любовь при этом стала изысканной приправой, а беременность – неприятным последствием, чем-то вроде расстройства желудка.
И сегодняшние дети, чьи родители, как и в наше время, соглашаются предоставить информацию, но не оценку, с любопытством вертят по сторонам головенками, прислушиваясь и усваивая.
Мы, конечно, почудили немало. Но ориентиры у нас были верные, и многие из нас, хоть очень окольными путями, пришли к настоящему. А нынешние бедненькие детки, - куда им идти, когда весь мир – бордель, и люди в нем – проститутки?
Глава 3. Полнолуние
Однокомнатная квартира Чучи имела тот частично прибранный вид, какой приобретает жилье не слишком рачительной хозяйки, внезапно вздумавшей навести в нем идеальный порядок – и срочно. Журнальный столик, тщательно протертый, лоснился лакированной поверхностью, но покрывало на кресле рядом с ним неопрятно мохрилось кошачьей шерстью. Из-под кресла кошка наблюдала за хозяйкой расширенными оранжевыми глазами. А Чуча металась по квартире, как заполошная курица: начала мыть сковородку, недомыла, бросила, прошла в комнату, стерла пыль с буфета, вернулась в кухню к сковородке; домыв ее, побежала в ванную оттирать налет с полочки и зеркала, оттуда понеслась обратно в комнату, и покружив по ней, выскочила в коридор наводить порядок в тумбочке для обуви. Она выгребла из тумбочки все, что там было, немного посидела над этим богатством, а потом просто закидала обувь обратно. Нарочито медленно прошагала обратно в комнату, к креслу, села, но тут же вскочила, чтобы протереть подоконник.
