Элизабет Беверли - Любовь не умирает
Наконец осмыслив ее слова, Джек шагнул к ней, нежно провел пальцами по ее губам, обхватил подбородок, нагнулся, поцеловал ее — быстрым, легким поцелуем — и сразу отступил назад. Этот мимолетный поцелуй продолжался лишь несколько секунд, но у нее бешено заколотилось сердце и голова пошла кругом, словно она сошла с «чертова колеса». Она встретилась с Джеком взглядом, и у нее подогнулись колени.
— Прошлое осталось в прошлом, Джо, — произнес он тихо и нежно. — Что бы ни произошло сегодня, мы этим обязаны настоящему, а не тому, что осталось позади. Прошлое… — Вздохнув, он печально улыбнулся.
И тут его легонько толкнула в спину не в меру спешащая дама. Инстинктивно, пытаясь сохранить равновесие, он снова шагнул вперед — и закончил свою речь еще одним поцелуем, уже не столь невинным. Когда он отпустил Джорджию, она едва удержалась на ногах, — о Боже, и так она реагирует всего лишь на прикосновение, на поцелуй…
— Идем к тебе? — Она услышала свои слова как бы со стороны, голова у нее кружилась.
Взглянув ей прямо в глаза, Джек погладил ее по подбородку.
— Ты уверена, Джо, что хочешь этого?
— Абсолютно уверена. — Она безуспешно пыталась унять охватившую ее дрожь.
Он молча взял ее под руку, и они пошли к лестнице.
Глава 8
Джек закрыл дверь своего номера: наконец-то, хоть на какое-то время они отгородились от всего остального мира. Сознание, что здесь им никто и ничто не помешает, придавало ему уверенности. Пока они с Джорджией здесь, никто не нарушит их уединения, все у них — в их вселенной — будет правильно и хорошо, и никому не удастся помешать этому.
Вот так, бывало, они встречались с Джорджией, когда были детьми, в их, только их, укромной бухточке. Удаленная от города, от всего, что делало их жизнь несчастливой, бухточка идеально подходила для встреч двух подростков — там они проводили дни, забывая о враждебном мире.
То же умиротворенное спокойствие наполнило душу Джека и в эти минуты.
Рядом с Джорджией ему ни о чем не надо тревожиться. Кроме нее, ему ничего не нужно — и как это он давным-давно не догадался? Вот она призналась ему, что больше двух десятилетий ждала того, ради чего пришла к нему, и в этот миг над ним словно разверзлись небеса, уронив ему в руки бесценный дар. А где-то в глубине подсознания зрела мысль: не ждал ли и он все эти годы того же?
Год, проведенный в Карлайле, оказался погребен под толщей воспоминаний, и Джек с трудом узнавал город. Разумеется, память сохранила Джорджию, их дружбу; жестокость его приемных родителей, ее отца. Все остальное — туманное, смутное, как картины из полузабытого фильма.
Мысли и воспоминания о Джорджии никогда не покидали его, и теперь она снова с ним — теплая, нежная и прекрасная. Она желает того же, что и он сам. Она стоит и смотрит на него, едва переступив порог. Бледно-голубые джинсы обтягивают ее стройные ноги и округлые бедра; свободный джемпер раскрашен всеми цветами осени; волосы горят золотом опавшей листвы, а глаза темнеют свинцом осеннего неба.
Осень всегда была его любимым временем года: чистый, прохладный воздух, пропитанный дымом костров, непредсказуемые перемены в природе… медленное умирание, которому суждено обернуться возрождением. И вдруг Джек понял: не нужен ему сейчас никакой обед — ему нужна только Джорджия…
Без единого слова он ласково провел ладонью по ее нежной открытой шее, нырнул под волосы, обхватил затылок, мягким движением привлек ее к себе и, закрыв глаза, обхватил ее губы своими.
Она мягко поддалась ему, без малейшей борьбы — словно вернулась домой после долгого, опасного путешествия, — вся расслабилась и прижала ладони к его груди. Губы ее скользнули по его губам, дыхание теплым, чарующим дуновением пощекотало ему рот. Она наклонила к себе его голову, увлекла его новыми поцелуями. Забытый дипломат выскользнул из разжавшихся пальцев Джека и с глухим стуком упал на пол. Ноги их переплелись, груди стали как одно целое, сердца забились в унисон…
Память о ней он хранил в самых сокровенных уголках души, никогда не знавшей истинной любви. Она наполнила его чем-то родным, славным, чего ему никак не удавалось найти, и сердце его откликалось на каждое ее прикосновение. Джо права: с первого дня их знакомства между ними возникло нечто неразрывное, но лишь теперь им дано дойти до развязки, до конца…
«Развязка», «конец»… эти слова тревогой отозвались в нем. Неужели их отношениям неизбежно придет конец? Но он не желает, он вовсе не готов принять эту мысль. Все происходящее так ново, не похоже ни на что прежнее и слишком хрупко. Он должен осознать все, осмыслить — лишь тогда можно думать о будущем, о их будущем. Джорджия станет его частью, это несомненно…
Точно проникнув в его смятенные мысли, она оторвалась от него, пристально вгляделась в его лицо, отчаянно пытаясь найти ответ на свои такие важные вопросы…
Он понимает ее тревогу, но не разделяет, нет. Никакими словами не сумел бы он убедить ее, что они поступают правильно, но он уверен в этом, и все. Он может открыть ей свои чувства, ибо они искренни и горячи. И, улыбнувшись, он поцеловал ее и накрыл ее руку своей ладонью.
Почувствовав, как она вздрогнула от прикосновения, он поднес ее руку осторожно к губам и стал целовать каждый палец, один за другим, а мизинчик взял в рот. Она едва слышно ахнула, поддаваясь столь же неудержимому порыву страсти, а он издал неопределенный, идущий из самых глубин его существа звук предвкушения и опустил ее руку на узел галстука.
Мгновение Джорджия лишь молча смотрела ему в глаза, потом, неуверенно, робко подняв и вторую руку, принялась развязывать идеальный виндзорский узел. Шелковый галстук мягко опустился на пол, и она, повинуясь безмолвной просьбе Джека, расстегнула воротничок, еще одну пуговицу, еще… открыла грудь и скользнула рукой по упругим мускулам.
Джека тоже охватила дрожь — прикосновение ее подобно электрическому разряду, сорвавшемуся с кончиков пальцев; он пронзил его и вмиг разлился по всем клеточкам тела. С какой прекрасной, сладкой ленью она гладит его тело, томит его… Расстегнула оставшиеся пуговицы, провела ладонями по теплой коже, сбросила рубашку и пиджак. Прохладный воздух прикоснулся к разгоряченному телу, еще сильнее обострив чувства. Он улыбнулся ей, вспыхивая и тая, а она, с той же улыбкой сдерживаемой страсти, изучала его, привыкала — и вдруг, так естественно, словно ей ежедневно приходилось это делать, поднялась на цыпочки, прижалась губами к его шее и, скользнув языком по плечам и ключицам, погрузилась во впадину под кадыком…
С уст его сорвался сдавленный стон, и, не в силах владеть сотрясающими его эмоциями, Джек схватил ее руки и широко развел их в стороны. Тонкие запястья пульсируют под его сильными пальцами, в глазах ее смятение… Но сама-то она — сколько ему еще терпеть? — до сих пор одета…
