Елена Гайворонская - Пепел звезд
– Какой митинг? – присутствие незваного гостя мешало сосредоточиться. Лена уже повернулась на сто восемьдесят градусов, обмотавшись телефонным проводом. – Какая зарплата? Вам еще деньги нужны?
Я же на тумбочке в спальне оставляла.
– Да нет! Я же говорю – в поддержку бюджетников, которым зарплату не платят.
Я же учитель, как-никак, а отец – научный работник.
– И сторож, – сказала Лена. – Мам, когда он прекратит дурью маяться? Разве я зарабатываю недостаточно?
– Ты же знаешь папу, – вздохнула мать. – «Не желаю сидеть на шее богатой дочки…» Его уже не изменишь.
– Ладно, – Лена поняла, что возражать бесполезно. Если мать что решила – так тому и быть. – Поосторожнее там, на митинге. Мало ли, что… Поставь, пожалуйста! – Это уже предназначалось Нику.
– Что поставить? – удивилась мать. – Ты не одна?
– Я попозже перезвоню, ладно? Пока.
– Кто твои родители? – поинтересовался Ник.
– Простые смертные, – Лена забрала из его рук греческую вазочку, сделанную в виде амфоры. – Ты пришел говорить об Аде, забыл? Я тебя слушаю. Только, прошу покороче, я очень устала.
– Знаешь, какое средство самое лучшее от усталости? – Ник смерил девушку взглядом, в котором весьма откровенно читалось нескрываемое желание.
Лена поежилась, приготовившись занять глухую оборону.
– У нас с Адой все кончено. Я никогда ее не любил, всего лишь легкое увлечение. А вот с тобой все может быть иначе. Ты вполне подходишь на роль жены. Что смешного?! – взвился Ник.
– Извини, – сказала Лена, становясь серьезной. – Здесь, должно быть, мне надлежит пасть на колени, целовать подол твоего плаща и благодарить за оказанную честь… Почему бы тебе не уйти и не оставить меня в покое.
Ник, будто не слыша, отошел в сторону, снял висевшую на стене маску.
– Коломбина?
– Да. Память о Венеции.
– Весь мир – театр, а люди в нем – актеры…
Мы не живем, а лишь играем роль… – улыбнулся Ник.
– Это Шекспир. Повесь на место маску. Пожалуйста.
– Ого! – поднял брови Ник. – Девушка, рекламирующая нижнее белье, разбирается в зарубежной литературе? Я же знаю, ты вовсе не так, какой кажешься.
Внезапно фиалковые глаза его потемнели, взгляд сделался тяжелым, как свинец.
– Ты никогда не хотела снять маску?
Лена почувствовала, как мурашки пробежали по спине от странной интонации и тембра его голоса, глухого, как эхо в колодце. Изо всех сил она старалась не поддаваться непонятному ощущению опасности, возникшему подспудно изнутри. Впрочем, она всегда была излишне мнительной.
– Ты плохо слышишь? Я прошу тебя, – повысила голос Лена, – уйти и никогда больше не возвращаться. Ты не нравишься мне, Ник. Между нами ничего не может быть.
– Дорогая моя, – подойди вплотную, – вкрадчиво проговорил Ник, – я привык добиваться своего. Тебе придется полюбить меня. Рано или поздно.
– Знаешь что, – с презрением сказала Лена, с вызовом глядя в его сузившиеся зрачки. – Ты просто избалованный мальчик, который, желая новую игрушку, топает ножкой и бьется в истерике. Но со мной это не пройдет, понятно? Ты значишь для меня не более пятна зеленки, оставленного на паркете – раздражает, но, постепенно, стирается. И, чем скорее, тем лучше.
Она вышла в коридор, нажала кнопку вызова охраны.
– Будьте добры, поднимитесь в двадцать седьмую. Мой гость боится заплутать.
За десять минут до этого красный «Феррари» Ады подъехал к дому на Маленковке. У ворот стоял черный джип «Чероки» со знакомыми посольскими номерами. Несколько секунд девушка разглядывала его из окна, затем резко развернулась и, сбив одиноко стоявшую урну и едва не протаранив дерево, безумный алой стрелой пронеслась по заснеженной сонной улочке в сторону шумной магистрали.
Юлька заглянула в голодный зев пустого холодильника. Выругавшись с досады, она накинула «шиншиллу» прямо на роскошное нижнее белье и отправилась в соседнюю «стекляшку».
В супермаркете было пусто. Переживший очередной кризис народ не спешил затариваться деликатесами и полуфабрикатами по ценам, намного превышающим рыночные. Но, несмотря ни на что, магазин стойко держался на плаву. Бывали минуты, когда площадка вокруг «стекляшки» напоминала дорогой автосалон.
Знакомый охранник Сережа, скучавший в винном отделе, увидев Юльку, радостно улыбнулся. Она ощутила приятное возбуждение. Маслов Масловым, а этот голубоглазый парень был чудно хорош, и Юлька вовсе не собиралась давать обет вечной верности.
– Как обычно, что-нибудь для разогрева в СВЧ и бутылочку хорошего коньячку. Сдачи не надо, – сказала Юлька подбежавшей девушке-продавщице.
– Привет, – она подошла к Сереже, облокотилась на прилавок. Его немое восхищение будоражило, как мягкое скольжение прохладного шелка на подкладке дорогого манто по полуобнаженному телу. – Что не заглядываешь?
– Я хотел, – пробормотал он, тщетно пытаясь отвести взгляд от Юлькиного декольте, – да как-то неудобно…
– Неудобно трахаться на льду, – поведала Юлька, – ноги разъезжаются. Пойдем, посидим, поболтаем…
– Я же на работе, – неуверенно пробормотал Сережа. – Уволят…
– Ну, как знаешь.
– Слушай, – сказал Сережа девушке-продавцу, – я отлучусь ненадолго, а?
Та внимательно поглядела на него и на Юльку и, видимо прикинув, что оставленной сдачи хватит не только на чай, но и на банку неплохого кофе, кивнула:
– Сейчас. Только вот тех двоих обслужу. Вид у них больно… подозрительный.
Юлька рассеянно оглянулась на вошедших в магазин мужчин. Оба были в черных кожанках, натянутых на глаза вязаных шапочках-«презервативчиках» и шарфах, закрывающих нижнюю часть лица до носа. Один, похожий на бабушкин комод, здоровенный, пузатый, на толстых кривых ножках, шепнул что-то другому, чем-то неуловимо напоминавшему Юльке лягушку. Тот прошел в винный отдел. Стрельнул по Юльке выпученными, болотного цвета, глазенками. Дальнейшее напоминало плохо снятый боевик.
Оба посетителя синхронно достали пистолеты вроде тех, что продаются на каждом шагу в лавках с игрушками.
– Не двигаться! – скомандовал «комод» девушке-продавцу. – Гони «бабки», живо!
Сережа протянул было руку к кобуре, но второй оглушительно рявкнул:
– Положь грабли на прилавок, падла! Пристрелю!
Широко распахнув глаза, Юлька наблюдала, как побелевшая, с дрожащими губками, продавщица выкладывает из кассы бумажные купюры, а «комод» сгребает их в полиэтиленовый пакет с рекламой чая «Липтон». Страха, как ни странно, не было. Лишь изумление. Впрочем, у Юльки чувство опасности всегда было слегка атрофировано. «Болотноглазый», не отводя от остолбеневшего Сережи черного дула, покосившись на Юлькино манто, спросил:
