Влада Орлецкая - Пушистый талисман
Но вариант проведения досуга, который предложила Люба, просто огорошил его.
— Матвей, пойдемте в картинную галерею, — произнесла она многообещающим тоном.
— Куда? — не понял он.
— В картинную галерею, — терпеливо повторила Любка со стервозной усмешкой, которую Матвей, к своему счастью, видеть не мог.
Он помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, а затем спросил:
— А это где?
Любка со снисходительностью объяснила ему, где находится сей очаг культуры. Делать было нечего: Матвей согласился. Его ведь никто не заставлял звонить. Так что следовало предвидеть и такой вариант развития событий.
Она радовалась своей затее, словно дитя. Наконец-то этот дуболом поймет, сколь велика, как пишут в романах, пропасть, разделявшая их.
И они пошли в картинную галерею. Чтобы окончательно доконать Матвея, Любка с небывалым воодушевлением принялась рассказывать ему о живописи, останавливаясь у каждой картины. Она устроила ему настоящую лекцию по искусствоведению. В ней горел азарт, она жестикулировала, цитировала высказывания каких-то философов и еще черт знает каких мировых светил. Ей хотелось, чтобы он развернулся и ушел. А он все не уходил, наоборот — таскался за ней по галерее и даже делал вид, что все это ему жуть как интересно. Невозможный тип. Мазохист, не иначе.
Матвей, действительно, в какой-то момент поймал себя на том, что слушает ее болтовню с интересом. Его никогда в жизни не тянуло ни в какие музеи, оперы или театры. Подобное времяпрепровождение до сего дня он считал скучным и бесполезным. А тут у него в голове будто со скрипом приоткрылась потайная дверца, из которой хлынул поток ранее незнакомой и даже в каком-то смысле чужеродной информации постепенно стал заполнять пустовавшие ячейки. К тому же рядом была не какая-нибудь старая музейная крыса в очках, а, напротив, привлекательная девушка, которую он уже довольно долго и тщетно пытался охмурить.
Он получил бы еще большее удовольствие от этой экскурсии, если бы можно было притянуть ее, трещавшую без умолку, к себе, положить руку ей на талию и уткнуться носом в ее шелковые волосы. Но здесь, наверное, так себя вести нельзя. А жаль.
Теперь нужно было обязательно сделать главный шаг, ибо она бросила ему вызов. Бестия-художница как будто в открытую насмехалась над его невежеством, и это заводило его так, что кровь буквально вскипала в жилах. Как ни странно, но в этой галерее Люба возбуждала его даже больше, чем во время игры в боулинг. Наверное, потому, что, очутившись в своей среде, она стала еще более раскрепощенной. Кажется, он понял, как ее заполучить. Когда они вышли из галереи на улицу, Любка дежурно спросила, как ему понравилось. Матвей ответил, что очень, и тут же задал встречный вопрос:
— Люба, а вы были в Эрмитаже?
— Нет, к сожалению, не была, — со вздохом ответила она.
— А хотите там побывать?
— Допустим, хочу. И что? — Она с вызовом посмотрела ему прямо в глаза.
— Я вас приглашаю, — сказал Матвей с таким видом, будто звал ее в бар за углом.
— Куда? — не поняла Любка.
— В Москву. Вы же хотите побывать в Эрмитаже.
— Эрмитаж в Питере, — поправила его Любка. И на всякий случай добавила: — В Санкт-Петербурге.
Матвей, ни капли не сконфузившись, уточнил:
— А в Москве у нас что? — Его глаза искрились ленинским лукавством.
— В Москве — Третьяковка.
— С ума сойти. Люба, как много полезного я почерпнул, общаясь с вами.
— Я рада, — сухо ответила она.
— Так вы принимаете мое приглашение?
— Какое приглашение? — Люба догадывалась: этот дебил просто мстит ей за многочасовое торчание в галерее.
— Посетить Эрмитаж.
— По-моему, для этого сначала нужно поехать в Питер, — злобно произнесла она, глядя на Матвея глазами, полными искренней ненависти.
— Это не проблема, — спокойно и даже несколько небрежно ответил он.
— Для кого как, — огрызнулась Любка.
Матвей чувствовал, что еще немного, и она вцепится ему в лицо.
— Люба, я предлагаю нам с вами перейти на «ты». А то…
— А то — что?! — выпалила она, теряя последнюю каплю терпения.
— А то вот что…
С этими словами Матвей обхватил ее покрепче, чтобы она не вырвалась, и поцеловал ее в дрожащие от злости губы. И так он держал ее и целовал до тех пор, пока она, перестав трепыхаться, не обмякла в его руках. Тогда он осторожно отпустил ее, заранее приготовившись в любой момент увернуться от затрещины, если ей придет в голову дать ему по морде — в защиту своей девичьей чести.
Любка стояла перед ним сама не своя, такая смешная, взъерошенная, как воробей, и очаровательно-беззащитная. Матвей снова обнял ее, теперь уже более бережно, как ребенка, она безвольно поддалась, прижалась к нему.
— Что ты со мной сделал? Зачем ты это сделал? — бормотала она.
Матвей собрался ответить шутливым тоном, что, мол, собственно, еще ничего толком и не сделал, но тут понял, что она плачет. И еще догадался, что плачет она вовсе не от того, что он ее вот так насильно и довольно грубо поцеловал. Люба словно была задавлена гнетом каких-то неприятностей. Может быть, глубоко потаенных, женских, которых мужчинам не понять. Может быть, связанных с безденежьем или творческой нереализованостью. Может, обидел тот холеный жеребец, с которым Матвей ее видел у дома. Наверное, ему не следовало вот так набрасываться на Любку. Даже стало немного совестно перед ней.
Внезапно его захлестнула волна какой-то странной, почти отеческой нежности. Никогда, никогда он не сделает ничего такого, что огорчит ее, никогда он не посмеет причинить ей боль. Он будет ее любить, беречь, хранить ей верность, баловать ее, как дитя. Он вывернется наизнанку, только бы она была довольна. Матвей легко поднял беспомощную Любку на руки и понес к своему джипу.
Сев за руль он, как бы между прочим, спросил у нее:
— У тебя паспорт с собой?
— Зачем? — настороженно спросила она.
— Затем, что билет на самолет без паспорта не продадут.
Любка покорно полезла в сумку.
— Да… с собой…
— Здорово. — Он завел машину и вырулил на Красный проспект.
— Матвей… что ты задумал? Какой еще самолет?
— Мы летим в Питер, чтобы посмотреть Эрмитаж. Ты же хотела.
— Что, прямо сейчас летим?
— Ну конечно. А когда еще, по-твоему?
Любка вздохнула. Матвей хитро покосился в ее сторону. Нет уж, он не позволит ей пойти на попятную и не станет слушать никакие возражения. А на случай, если любительница искусства попытается выскочить из машины на ходу, он уже заблокировал дверь. Ей останется только слопать свой паспорт, но Матвей надеялся, что до такой крайности дело не дойдет.
