Запрещенные слова. книга 2 (СИ) - Субботина Айя

Воздух между нами становится гуще.

Мы смотрим друг на друга: я - с немым ожиданием, Слава - с немым одобрением.

— Расскажешь, что тогда случилось? - спрашиваю - и мысленно скрещиваю пальцы.

Он молчит несколько секунд, и я уже думаю, что все-таки перегнула, что его молчаливое разрешение мне просто почудилось. Но потом Слава выдыхает, откидывает голову назад и смотрит на звезды. Его профиль - резкий, почти скульптурный, с красивой идеальной линией носа - кажется еще красивее в свете фонаря.

— Я тогда ехал примерно в такое же время, как сегодня. - Его голос спокойный, без тени раздражения на меня или жалости к себе. - Дорога была мокрая, после дождя. Какой-то придурок на внедорожнике решил, что правила - не для него. Подрезал меня на повороте, я не успел среагировать. Байк ушел в занос, я вылетел на обочину. Асфальт, знаешь, не самый мягкий матрас.

Он усмехается, но в голосе нет ни капли веселья.

Я пытаюсь представить это - и сглатываю.

Скорость, тьма, скрежет металла.

Перед глазами - залитая кровью рука на асфальте.

Пальцами неровно сжимаю плед. Слава смотрит на меня, будто проверяя, готова ли я слушать дальше. Киваю.

— Не люблю оправдываться, Би, но в той хуйне реально виноват не я, - продолжает он, и на этот раз в простуженном голосе появляется легкая горечь. - Но как только прозвучала фамилия «Форвард» - журналисты набросились как стервятники. Мой отец…

Слава делает паузу, и я замираю, потому что это впервые, когда он называет Форварда старшего - отцом. К гадалке не ходи, что по какой-то причине ему это реально трудно.

— У него тогда был сложный период. Он сильно кому-то мешал, была дана отмашка «подвинуть». Пресса докопалась, что у важного правительственного чиновника, оказывается, есть незадекларированный доход и дивиденды, и… В общем, ты понимаешь. А тут еще и сынок влетает в аварию. Они раздули это до небес - мол, папаша покрывает своего оболтуса, который гоняет пьяным. Полная чушь, но ты же знаешь, как это работает - сначала появляется какой-то «неназванный источник» или «инсайд», вбрасывается «не потвержденная информация». А потом уже никто особо не вспоминает, что никакого официального заявления не было и что вся эта мудотня - просто говно не вентилятор. Правда никому не нужна, главное - заголовки.

Боль за него нарастает внутри снежным комом. Слава говорит спокойно, без надрыва, но я вижу, как напрягаются его плечи, как он пару раз сжимает в кулак лежащую на пледе ладонь. Он не жалуется, не просит сочувствия. Он просто делится.

— А шрамы… на животе… - Спрашиваю уже почти шепотом. - Они оттуда?

Слава секунду медлит, а потом, когда молча задирает свитер, обнажая живот, в его взгляде мелькает что-то похожее на уязвимость. Его татуировки сверху я примерно видела - там змея, путина, руны, черти, колючки. Это целое многогранное сложное полотно. И шрамы - мельком - тоже видела. Но сейчас он дает возможность рассмотреть без спешки, ближе - тонкие, белёсые линии пересекают кожу, некоторые скрыты под чернилами, но другие - глубже, неровные, тянутся к бокам. Там, где татуировок нет, видны следы ожогов - шершавые, чуть розоватые пятна. Мой взгляд замирает, и я чувствую, как горло сжимается.

Хочется потрогать, но я даже не знаю, больно ли ему, когда… чужими руками.

Почему-то кажется, что с моей стороны это будет вершиной наглости, поэтому не рискую и просто смотрю.

— Это еще не все, - на этот раз в его голосе появляется тень улыбки, но и она горчит. - Если б ты видела спину, вообще бы в обморок упала.

Если бы ты услышал, как я сейчас мыслено пускаю слюни на твой идеальный пресс, ты бы, наверное, потащил меня на костер…

Дубровский шутит, но я слышу, как тяжело ему это дается. Хочу ответить чем-то легким, подхватить его тон и сбавить градус наверняка не самой приятной для него беседы, но не нахожу подходящих слов. Вместо этого вздыхаю, набираюсь смелости и прошу:

— Покажи.

На секунду мне кажется, что он откажет. Но Слава медленно кивает, будто принимает решение. Садится спиной ко мне, вытягивает свои длиннющие ноги, и медленно стягивает свитер через голову.

Я задерживаю дыхание.

Его спина…

Она просто изуродована. Ожоги, неровные и темные, покрывают почти всю кожу от лопаток до поясницы. Два глубоких шрама пересекают позвоночник, как молнии. Это не просто следы - это похоже на карту боли, которую он носит.

Наверное, сейчас уже слишком глупо говорить какие-то слова сожаления, спрашивать, как ему было, через что он прошел. Я прикусываю губу на всякий случай, чтобы не нести чушь - рядом с ним у меня тормоза работают с ужасными перебоями. Но пальцы все равно дрожат.

— Слав… - И все, дальше не могу. Просто не знаю, что сказать.

— Ну скажи уже, что это пиздец, Би. Все ок.

Он достает сигареты и зажигалку из заднего кармана джинсов - она у него красивая, бронзовая «Zippo» стилизованная под голову индейца - закуривает. Мне нравится смотреть на длинные пальцы, держащие сигарету слегка небрежно. Нравятся его перевитые венами крепкие руки. Почему-то раньше не придавала значения, что он реально… качок. А сейчас, получив возможность рассмотреть практически под носом - кайфую, втягиваю каждую мелочь, каждую чернильную историю на коже, широкие плечи, и даже то, что волоски у него на предплечьях, хоть и довольно светлые, но жесткие и мужественные, и мне адски хочется потереться об них щекой.

Но, наверное, все это для другого раза.

Если он будет, конечно…

Сейчас я просто подаюсь вперед, повинуясь порыву, и обнимаю его сзади. Мои руки ложатся на его живот, где шрамы и татуировки сплетаются в странный узор, а лоб прижимается к лопаткам. Он теплый, несмотря на прохладу ночи, и я чувствую, как в ответ на мое прикосновение его дыхание сбивается.

Срывающаяся с идеальных губ змейка дыма - предательски неровная.

Я закрываю глаза и без стеснения вдыхаю его запах ртом прямо с кожи — лайм, соль, чернила и боль.

Начинаю становиться зависима от этого. Хотя, разве только сейчас?

Слава молчит, но его рука находит мою, лежащую на его животе. Длинные пальцы переплетаются с моими, крепко, но не больно, и он слегка их сжимает. Я вздрагиваю от невероятно сексуальной шершавости ладоней. И кажется, что именно этого - его ладони, именно такого прикосновения - не хватало, чтобы момент был идеальным.

Мы сидим так - я, прижавшись лбом к его спине, он, держа мою руку, - и молчим.

Море шумит, звёзды сияют, но весь мир сужается до этого момента.

До его тепла и его шрамов.

Нашего доверия друг другу.

— Хочешь? - Слава протягивает свою сигарету.

Искушение затянуться слишком велико - на фильтре отчетливо виден след его губ, и кажется, что если сожму его своими - это будет как поцелуй. Но я отказываюсь, еще и фыркаю впридачу, говоря, что вообще-то не курю и он мог бы это запомнить.

— Я знаю, Би, - усмехается, затягиваясь чуть глубже, выпуская дым нарочно всем ртом, чтобы получилось рваное сизое облачко. - Но очень хочется тебя испортить - ты такая хорошая.

— А что - залезть мне в трусы уже не вариант? - не знаю зачем я это говорю. Просто подаюсь импульсу. Наверное, как бы сильно меня не будоражила мысль о его пальцах у меня между ног, сегодня я бы этого не хотела.

— Если залезу, Би, то уже не заторможу вовремя. Но если скинешь нюдсы - буду благодарен: заебался дрочить исключительно на свое воображение.

— Господи… - Я несильно бодаю его лбом в плечо, смеюсь. Несмотря на пикантное обсуждение - чувствую себя расслабленной, свободной.

Если так пойдет и дальше, Майка, он тебя приручит.

И Слава наверняка чувствует мое настроение: откидывается немного назад, чтобы я обняла его еще крепче, и в этот раз он не шутит и не дразнит. Просто сидит, курит и позволяет нам обоим быть в этом моменте.

И сейчас этого достаточно.

Глава шестая

Май перетекает в июнь - и с первых дней на нас обрушивается такая жара, что выражение «жить под кондиционером» перестает быть преувеличением, а превращается в мою суровую реальность.