Девочка из прошлого (СИ) - Тоцка Тала

Киваю и делаю усилие чтобы встать с качели.

— Давайте я, — предлагает охранник, и я с некоторым сожалением передаю ему дочку.

Мы так и идем до самого дома втроем. И я всю дорогу стараюсь не думать, как выглядели бы наши прогулки, если бы мы хоть раз вышли гулять втроём.

Я, Катя и Демид.

Глава 15-1

Демид

— А это наш самый первый выпуск, хотите посмотреть, мистер Ольшанский? — директриса школы, миссис Флоренс сама любезность. И даже то, что она произносит мое имя на американский манер, не портит впечатление.

Хотя поначалу прием мне был оказан не слишком теплый. Миссис Флоренс заявила, что не дает информации по своим воспитанницам и с горделивым видом собралась уходить.

Хорошо, я подстраховался и ещё до поездки задействовал свою «крышу». Он связался с британскими коллегами и попросил помочь решить мой вопрос.

По прилету в Лондон мне выдали телефон и предупредили, чтобы звонил только в случае необходимости. Это был как раз тот случай, и я позвонил.

Хорошо поставленный голос попросил дать трубку миссис Флоренс, что он сказал ей, не знаю, но она вот уже скоро час как пытается мне способствовать. Даже чай предложила. И разговор идет не в пример живее и содержательнее.

— Меня интересует вот эта женщина, — выкладываю перед Флоренс фотографии по одной, будто мы с ней в карты играем, и я на раздаче. — Это другие фото с мероприятия, чтобы вам легче было ориентироваться.

— А что тут ориентироваться? — миссис Флоренс поправляет очки и подносит фото ближе к глазам. — Я прекрасно помню, что это за праздник. Рождественский благотворительный бал. Мы такой проводим каждый год вместе с Рождественской ярмаркой.

Она тянется к альбому на стеллаже, и я еле сдерживаюсь, чтобы не выхватить его из ее рук. Как же все медленно, боги, где набраться этой выдержки...

— Давайте помогу, — альбом все же оказывается у меня в руках. На обложке наклейка, на которой написан год и мероприятие.

Рождественский благотворительный бал. Открываю альбом, руки при этом предательски подрагивают.

Хоть бы Флоренс не увидела, решит ещё, что я неврастеник. Или алкаш.

Переворачиваю страницу за страницей. Ноль. Ничего. Неужели я зря приехал...

Взгляд спотыкается и задерживается на фото, где крупным планом снята девочка-подросток. Девочка как девочка. Зализанные волосы, собранные на затылке в гульку. На ней белое платье, расшитое снежинками, на ее фоне девочки в таких же платьях.

И меня бьет в самое сердце.

Арина. Она тоже принимает участие в благотворительной вечеринке.

Почему я так удивляюсь, если она же тоже закончила эту школу?

— Это Ариночка, — Флоренс заглядывает через мое плечо и вздыхает, — Какое дите было! Послушная, покладистая, ее все учителя обожали. Но абсолютно не приспособленная для жизни в пансионе.

— Это как? — говорю лишь бы сказать, лишь бы она не замолкала.

— Вот так, — разводит руками директриса, — есть такие дети. Им ни под каким видом нельзя жить вне дома, вне семьи. Конечно, их родители хотят для них самого лучшего, потому и приводят их к нам. И многие прекрасно себя чувствуют и адаптируются, но такие как Арина...

Флоренс качает головой.

— Я.... я знаю, — выходит хрипло и не с первого раза, — ее отец был моим другом. И саму Арину... тоже....

Женщина пожимает плечами, давая понять, что эта информация никак не относится к тому, что она говорит. И продолжает.

— Арина очень тосковала по отцу. Он ее навещал, но редко. А она ждала. Я часто видела, как она стоит у окна и смотрит. Девочки играют, носятся, а она смотрит. Подхожу, спрашиваю, детка, чего ты тут стоишь? Иди поиграй! А она мне, не могу, миссис Флоренс, я папу жду. Вдруг он приедет, а я не увижу?

Она снова вздыхает и замолкает. Сцепляю пальцы перед собой.

— Вы Глебу... ее отцу это рассказывали?

Флоренс горестно качает головой.

— А толку? Каждый раз говорила, как он приезжал. Но если вы его знали, то не мне вам рассказывать. Хоть бы мама девочки приехала, так нет. Я ее ни разу не видела. Господин Покровский говорил, что она пьет....

Переворачиваю лист за листом. Здесь много разных Арин. Я и не знал, что она такая смешная была в детстве. И серьёзная.

Почему я ни разу не смотрел с ней вместе фотки? У неё же наверняка тоже есть такой альбом, а то и не один. Но меня тогда интересовало совсем другие вещи.

Я весь альбом просмотрел, даже Глеба увидел молодого. Выпросил разрешение сделать оцифровку фоток. А у самого из головы не шли Глеб с Ариной.

Сколько раз он отменял поездку в пансион ради того, чтобы повезти на моря очередную блядь. Или посиделок в кабаке со мной. Знал, что его дочка ждет, и забивал...

— А насчет этого фото что скажете? — тасую на столе фотографии и пододвигаю к директрисе свою женщину из супермаркета.

— Нет, эту я точно не знаю, — мотает головой Флоренс, причем так, что из прически начинают сыпаться шпильки. — И я кажется говорила, что бал у нас благотворительный, господин Ольшанский. Сюда может прийти любой желающий. Если бы эта женщина сюда приходила, я бы запомнила, поверьте.

Прощаюсь, сую упакованный альбом под мышку и иду на выход. Пусть Крис и Лиза совсем мелкие были, но Арине было уже тринадцать. Она должна была помнить.

В Лондоне мне больше определенно нечего делать, и этим же вечером я вылетаю на Бали.

Глава 16

Арина

Феликс исчез.

Он не отвечает на сообщения в мессенджере. Он там вообще не появлялся с позавчерашнего вечера.

Обычно мы созваниваемся по необходимости, это может быть далеко не каждый день. Но сообщениями обмениваемся регулярно. А сейчас последним висит его «Ок» со смайликом, который он мне прислал день назад.

Проходит день, Феликса так и нет на связи. Звоню в офис и выясняю, что он связывался с директорами и даже провел совещание дистанционно. Но на связь выходил сам, и куда он делся, из наших никто не знает.

Это так не похоже на моего приятеля, что я начинаю волноваться. Мое состояние передается дочке, она капризничает, отказывается гулять, хнычет. Мы с мамой даже отводим её к врачу, чтобы убедиться, что ребёнок здоров.

На третьи сутки, когда я на грани того, чтобы звонить Винченцо, Феликс объявляется сам.

— Я тебя убью, — говорю трубке, чувствуя сумасшедшее облегчение, — где ты был?

— Убьешь, потом, — отвечает трубка, — надо встретиться, Ари. Есть разговор. Срочный.

От его тона тревожность возвращается с утроенной силой. Но по опыту знаю, что расспрашивать бесполезно — пока Феликс сам не начнет рассказывать, выпытать у него что-то просто нереально.

— Давай сначала поедим, я голодный как зверь, — говорит он вместо приветствия. И через секунду добавляет: — И выпьем.

— Давай, — отвечаю, вглядываясь в его лицо, пытаясь разглядеть там хоть что-то, что поможет разгадать причину его напряженного состояния.

Он взвинчен, это очевидно. Сосредоточен и явно чем-то обеспокоен. Как будто похудел.

— Что, херово выгляжу? — считывает моментально.

— Не лучшим образом, — не вижу смысла врать. — Что-то случилось, Фел?

— Случилось, Ари, — он делает большой глоток виски и с громким стуком возвращает его на стол. Поднимает глаза, и мне хочется отшатнуться, столько там боли. — Отец болен.

Растерянно комкаю салфетку. Ясно, что речь идет не о простом заболевании. С таким мертвым лицом не сообщают о простуде или ангине.

Я как никто его понимаю, но даже приблизительно не представляю, какие можно подобрать слова, чтобы утешить. И как вообще можно утешить в такой ситуации.

— Фел, это?... — спрашиваю тихо и не договариваю. Не хватает духу.

Он хмуро кивает.

— Да. Неоперабельный. Четвертая стадия. И это тайна, никто из его капореджиме не в курсе.

— Но тебе же он сказал?

Феликс качает головой.

— Нет. Он и мне не говорил. Я случайно увидел как он принимает лекарства, прижал его, и ему пришлось признаться.