Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия

Слизав текущие по губам слезы, киваю. Сумасшествие! Он же этого не видит! А я не могу отделаться от ощущения, что мы вживую с ним говорим.

«А раз так, не буду скрывать. Мне бы, конечно, хотелось узнать своего ребенка. На данный момент я ведь даже не в курсе, девочка это или мальчик. Не уверен, что это этично – спрашивать. Хотя в сложившейся ситуации этика вообще последнее, о чем мне хочется думать. Верх берут животные инстинкты, знаете ли»…

В этом месте мой оппонент ставит две трогательных скобочки. И они почему-то мощно меня выносят. Плачу.

«Вы, должно быть, в курсе, что инстинкт размножения – где-то на верхушке топа?.. Я себе говорю: раз все обстоит так, как вы описали, мне стоит утешиться тем, что я все-таки наследил в истории. И отступить. В конце концов, вы правы. Для ребенка мое появление будет стрессом, а уж суды… Смогу ли я называть себя отцом, если заставлю пройти ни в чем не виновного малыша через это? Вряд ли. Но я не могу вас не попросить, если вдруг что-то изменится, если вам нужна будет какая-то помощь, или совет – да что угодно, напишите мне. И, кстати, как бы странно это не прозвучало – спасибо за ребенка».

Я понимаю, что реву взахлеб. Это невозможно… Невозможно уложить в голове, что кто-то может вот так поступиться своими правами, амбициями и черт его знает чем еще ради ребенка, которого этот кто-то даже не видел. Это что вообще? Та самая восточная мудрость? Благородство? Вот так уступить, поставив чужие интересы выше своих собственных. Боже мой… И дело ведь не только в ребенке. За себя я просила не меньше. Понимала ведь, что если на горизонте возникнет Мишкин биологический папа, наши отношения с Юрой этого просто не выдержат.

И он уступил, да. Так вообще бывает?

Перечитываю письмо по второму кругу, по третьему! М-да уж. Может, он не очень-то и хотел? Тогда зачем эта приписка про «напишите мне, если что-то изменится»? А это его «спасибо», из-за которого я, успокоившись, опять начинаю плакать. Все-таки я циничная дрянь. Все время жду подвоха.

Вытерев нос плечом, пишу:

«Спасибо. Спасибо вам… Вы не представляете, что для нас сделали. Я пока пытаюсь это осознать. Моя вера в людей в последнее время сильно пошатнулась, и на фоне этого ваше письмо – как глоток свежего воздуха. Я надеюсь, наш сын (это мальчик, да) унаследует хотя бы часть вашего благородства. На этой возвышенной ноте я бы очень хотела поставить точку, но (пожалуйста, извините за этот вопрос, я не могу его не задать) не было ли у вас в роду каких-то тяжелых наследственных заболеваний?

Чуть поколебавшись, отправляю ответ. В чувствах – сумбур. Я как шарик, из которого выкачали воздух. Достаю салфетки, вытираю лицо. Красная точка над значком приложения почты сигнализирует о том, что мне прислали ответ. Пальцы тянутся к телефону, но в последний момент я отдёргиваю руку. Если я прочитаю это сейчас, опять непонятно насколько зависну. А ведь меня уже наверняка заждались дома. Надо брать себя в руки.

Доезжаю без приключений, поспев ровно к ужину. Вроде бы все как всегда, я становлюсь рядом со свекровью, чтобы помочь с салатом. Мишка крутится возле ног. Где-то фоном идет сериал, а мы болтаем, но… Нельзя ведь не заметить, как старательно свекровь отводит заплаканные глаза. И это давит больше, чем я могла бы представить. Быстро ем, убираю тарелки и, наигранно-бодро улыбнувшись, интересуюсь:

– Ну, что, Мишань, пойдем гулять?

– На мое?

– Угу. Можем взять твое ведро. И пистолет. Только чур, в маму не брызгать.

– Хоёсо. Буду в папу, – обещает сын. Делаю вид, что не услышала. Интересно, что Юра будет Мишке врать, когда тот спросит, почему его так долго не было?

Захватив с собой попить, полотенце и целую гору Мишкиных игрушек, бредем на пляж. Купаться я при Мишке не собираюсь, иначе он тоже полезет в воду, а ее качество тут оставляет желать лучшего, но позагорать вполне можно. Лето перевалило за середину, а я его и не видела из-за своих проблем. Надо наверстывать, как бы там ни было.

Расстилаю полотенце, намазываю Мишку кремом от солнца. Зря стараюсь, конечно, он уже дочерна загорел. Какой-то не азиатский у него совсем загар. Да и вообще, если так разобраться, что-то восточное прослеживается только в его глазах.

Убедившись, что сын целиком и полностью занят погрузкой песка в большой оранжевый грузовик, я возвращаюсь к непрочитанному письму. Яркое солнце заставляет щуриться.

«У меня была онкология, требовавшая довольно агрессивного лечения. Собственно, я поэтому и замораживал сперму. Никаких других заболеваний по моей линии вроде нет. Да и рак передается по наследству лишь в мизерном проценте случаев. Не думаю, что вам стоит волноваться».

Пипец… Онкология, да? Ну, вот и как мне с этим жить?

Я со стоном переворачиваюсь на бок и утыкаюсь в коленки носом.

ГЛАВА 15

ГЛАВА 15

Правда, муки совести очень скоро сходят на нет. Как бы там ни было, отказ Мишкиного биологического родителя от своих прав не может меня не радовать. Я вижу в этом добрый знак. Гарантию благополучия для своей семьи. А те сомнения, что во мне зародились после разговора с Верой, я теперь старательно гоню прочь, убеждая себя, что просто сгустила краски.

В общем, жизнь налаживается. В среду я еду в университет и отвожу нужные для восстановления в нем документы. Конечно, мне неловко отпрашиваться на второй день работы, но откладывать на потом такое важное дело не хочется. К тому же я знаю, что Бутенко не будет против. Мне вообще, как это ни странно, под его руководством легче дышится. Не могу этого объяснить. У Юры ведь тоже в отделении порядок. И все процессы отточены, отлажены до автоматизма. Не придерёшься. Но там ты почему-то все время находишься в напряжении. А здесь нет. Несмотря на неутешительные диагнозы пациентов, которые по идее должны на тебя давить. Может, все дело в том, что до меня тут как будто вообще никому нет дела? Ну, пришла новенькая. Слава богу. Значит, будет поменьше работы. Лишь в первый день старшая медсестра, которую я знала еще по практике, поинтересовалась:

– Как тебя твой соколик отпустил, Элька?

– Да нормально отпустил.

– Не боится, что уведут? – смеется.

– Кто? – закатываю глаза. – Борисыч?

– А почему нет? Вон, какой орел!

Оборачиваюсь к Бутенко. Орел? Хм… Да, наверное. Я с такой точки зрения никогда на него не смотрела. Когда я пришла, он уже был заведующим. Молчаливый, строгий, взрослый. Вообще не вариант для такой сопли, как я. А иначе зачем бы мне его оценивать как мужчину?

– Что ж вы такого орла да столько лет не пристроили в хорошие руки?

– Пытались. Но с подчиненными Борисыч ни-ни. Один раз на моей памяти он изменил собственному правилу…

В этот самый момент у меня в кармане тренькает телефон, я отвлекаюсь, пробормотав:

– И что же?

– И так бедолаге любовь в голову бахнула, что он в обществе этой дамы двух слов связать не мог. Ходил – краснел, бледнел, подбирал слова.

– А потом вдруг перегорел?

– Да если бы! – щурится старшая. – Пока Борисыч собирался с силами, нашелся парень посмелее.

Собственно, с моего личного разговор переметнулся на Бутенко. Но и это была последняя сплетня, которую я слышала. Говорю ж, там вообще людям не до меня. Я же могла стать темой для разговоров только в одном случае – если бы не справлялась или халтурила. Чего я, конечно, себе не позволяла. Вкалывала наравне со всеми, а то и больше. Все же мне нужно было наверстывать упущенное в декрете.

А в пятницу мне опять пишет Юра…

«Я забрал Мишку из сада. Закину его домой вечером».

И фото. Мой сынок, довольный до невозможности, сидит в машинке, которые мы обычно арендуем в парке, рядом с отцом. Он мне кажется немного осунувшимся, но даже это его ни капли не портит. Юра очень красив.

То, что он не забывает о Мишке, подпитывает мою веру, что мы со всем справимся. И делает меня почти счастливой.