Юлия Добровольская - Любовники
— Здравствуйте, Дина Александровна, вы меня, наверное…
— Михаил Анатольевич… Здравствуйте. Что-то случилось?..
— Вы можете сейчас поехать со мной?
— Да, могу. Только комнату закрою… Скажите…
— Не волнуйтесь! — Михаил Анатольевич ободряюще улыбнулся. — Я жду на улице.
Дина бросилась бегом к себе, Михаил Анатольевич вышел, а вахтерша с укоризной посмотрела вслед одной и другому, поправила на носу очки с замотанной синей изолентой дужкой и углубилась в чтение.
Рядом с общежитским сквериком стояла блестевшая массивными глянцевыми боками «Волга» песочного цвета. Около нее прохаживался Михаил Анатольевич, поглядывая в сторону парадного.
Когда из дверей вышла Дина, Михаил Анатольевич распахнул перед ней дверцу, потом захлопнул ее и сел за руль.
Дина ощутила себя едва ли не королевой в просторном салоне автомобиля с кофейно-коричневыми кожаными сиденьями, сияющими никелированными деталями и отполированными цвета слоновой кости ручками и рычажками.
Она уселась на огромном сиденье поудобней. Если бы кто-то наблюдал за ней со стороны, он решил бы, что Дина только и делала, что всю жизнь разъезжала на роскошных авто, — с таким достоинством она шагнула в распахнутую Михаилом Анатольевичем дверь и с такой непосредственной легкостью заняла удобную позу.
Она смотрела прямо перед собой на залитый солнцем город, на серый асфальт дороги — далеко впереди, за огромным круглым капотом, на котором замер в прыжке серебристый олень.
Через несколько минут Михаил Анатольевич не выдержал.
— Вы даже не хотите спросить, куда я вас везу? — с улыбкой спросил он.
— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — отшутилась Дина.
Михаил Анатольевич рассмеялся:
— Железная выдержка!
— Вы же сами сказали: не волнуйся. Вот я и не волнуюсь. А любопытство мне не свойственно. Приедем — сама все увижу.
Несмотря на это заявление, Дина все же снова испытала волнение, когда автомобиль въехал в ворота травматологической клиники.
Встреча
Они вошли в просторную высокую палату на четыре койки с застекленными дверями и белыми крахмальными занавесками на них. Два больших окна были раскрыты. Сквозь листву деревьев в помещение вливалось яркое солнце и громкий птичий гомон. Под одним из окон на какой-то необычной койке лежал Константин Константинович в полосатой казенной пижаме и улыбался одновременно и виновато, и обрадованно, и страдальчески. Его левая нога была в гипсе от середины бедра до щиколотки.
Михаил Анатольевич подвел под локоть ошарашенную, но старающуюся держаться Дину к постели.
— А вот и наш герой! — сказал он.
Константин Константинович протянул навстречу Дине руку, а когда она подошла ближе и пожала ее, не отпускал Динину ладонь, глядя то на Дину — все с той же радостно-виновато-страдальческой улыбкой, — то на Михаила Анатольевича.
— Ну что? Я свободен? — спросил Михаил Анатольевич деликатно. — Миша сделал свое дело, Миша может уходить?
— Миш, спасибо тебе! Если бы не ты… — При этом Константин Константинович неотрывно смотрел на Дину, и она смущенно опустила взгляд.
Он перехватил ее ладонь в левую руку, а правую протянул Мише. Михаил Анатольевич улыбнулся Дине, тряхнул Костину пятерню:
— Счастливо! — и вышел из палаты. Константин Константинович кивком указал на край своей кровати:
— Садитесь… я так рад вас видеть…
Дина присела.
— Как это вы?.. Как вас угораздило? — спросила она.
— А вы не получили моего письма?
— Нет.
— Когда вы приехали?
— Тридцатого.
Константин Константинович взвыл сокрушенно.
— Я вам звонила, — сказала Дина.
— Конечно! А я через день после вашего отъезда… Ремонт затеял. Что-то вдруг взбрело в голову… решил все изменить в жизни, начав с квартиры. Мишка помогал… сейчас один возится. А я вот тут…
— Как же вы?..
— Со стремянки навернулся. Перелом и вывих… Перелом, правда, закрытый… Хорошо, Мишка рядом был — побежал к соседям звонить… У меня что-то с телефоном… не работает… может, сами и повредили… Он и письмо вам возил в общежитие, и звонил туда, просил записку передать…
— Про письмо мне сказали, только я соседку по комнате никак не могла застать, она, говорят, его забрала. А я сейчас к родным переехала. Они в отпуске… А записки только одна дежурная пишет, остальные вредные.
Они замолчали, глядя друг на друга.
Дина протянула руку к виску Константина Константиновича — на нем красовались сине-желто-зеленый кровоподтек и заживающая ссадина. Дина осторожно коснулась пальцами выбритых вокруг раны волос:
— Болит?..
Костя перехватил ее ладонь и прижал к губам.
— Нет уже… Как я скучал…
— И я скучала… — Дина опустила глаза, готовые наполниться слезами. — Ужасно просто…
Глаза Константина Константиновича тоже заблестели. Он положил руку Дины себе на грудь и прикрыл ладонью.
— Вы что, в одиночестве тут? — Дина оглядела палату и заметила на двух постелях из трех пустующих следы пребывания.
— Нет, нас трое. Только вот эта койка пустая. — Он показал на аккуратно застеленную крахмальным бельем кровать по соседству.
В этот момент двери в палату распахнулись, и санитарка вкатила тележку, на которой стояли чистые стаканы, тарелки, огромный чайник и кастрюля. За ней в палату вошли двое мужчин: один с забинтованной головой, другой с загипсованной рукой на перевязи.
— Товарищи больные, полдник! — жизнерадостно провозгласила пожилая санитарка.
Она принялась разливать из чайника серо-коричневый кисель и раскладывать на тарелки по два пряника. Все это она расставляла на тумбочки. Константину Константиновичу она положила не два, а три пряника и весело ему подмигнула.
Константин Константинович тоже подмигнул ей в ответ и произнес одними губами: «Спасибо».
Дине он тоже улыбнулся и кивнул на свой паек:
— Угостить?
Дина замотала головой.
— А я голодный!.. — сказал Константин Константинович сокрушенно и словно извиняясь. — Все двадцать четыре часа голодный.
Он набросился на пряники и кисель. Не успела Дина глазом моргнуть, как и тарелка, и стакан оказались девственно-чисты.
Константин Константинович удовлетворенно прикрыл глаза.
— А во сколько посещения заканчиваются? — поинтересовалась Дина.
— В восемь. — Он посмотрел на нее. — А что?
Дина глянула на часики:
— Сейчас половина пятого. Мне нужно отлучиться… Я скоро вернусь. — Встретив умоляющий взгляд, она добавила: — Скоро-скоро, правда. Мне недалеко… Правда. Я ненадолго.
