Кэтрин Куксон - Год девственников
– Нет, я не могу так считать, папа. Ты же должен согласиться, что Дон тратит из-за нее все свои нервы.
– Да, это так, так, девочка моя. Но в настоящий момент я не вижу другого выхода. Либо Дон остается в больнице, либо возвращается обратно к нам, по крайней мере, на некоторое время. Позже мы сможем достать инвалидное кресло. Так что подумай об этом. – Дэниел снова обнял Аннетту. – Держись. Ты вела себя храбро, и я хочу, чтобы ты и дальше не падала духом. Признаюсь, я сам чувствую себя подавленным.
– Извини меня, папа.
– А кстати, как идут дела у тебя дома?
– Как обычно. Мама суетится, пытается найти ответ на вопрос, почему это случилось. И отец ведет себя так же, хотя и смотрит на все со стороны.
Дэниел развернул Аннетту к себе лицом и тихо спросил:
– Добрые, понимающие родители?
– Добрые, но не понимающие, – тоже тихо ответила она. – Они никогда меня не понимали и никогда не поймут.
Они посмотрели друг на друга, и Дэниел весело произнес:
– Ладно, пошли. Я довезу тебя до твоего дома.
– Я думала, ты собираешься в Нью-Кастл по делам.
– Да, собираюсь. Но все равно я могу тебя подвезти, а потом вернуться.
– Я могу взять такси.
– Ничего подобного. Пойдем.
Через пять минут Дэниел высадил Аннетту около ворот ее дома и сказал:
– Я позвоню в больницу около восьми и заберу тебя. Хорошо?
– Да, папа. Спасибо.
Он помахал ей, развернул машину и поехал обратно в Нью-Кастл, прямо на Боуик-роуд, 42.
Мэгги открыла дверь сразу, словно все это время ждала его. Да так оно и было. И вот долгожданные объятия, долгие горячие поцелуи. Наконец Мэгги заговорила весьма будничным тоном:
– Ты, наверное, замерз. А у меня готов суп.
– Действительно, холодно. На Рождество, глядишь, и снег будет.
– Давай сюда твое пальто. – Она взяла его верхнюю одежду и повесила на вешалку в прихожей.
Вернувшись в комнату, Мэгги снова очутилась в объятиях Дэниела. На этот раз они просто смотрели друг на друга – минуту, другую… Мэгги усадила Дэниела на диван, а сама отправилась на кухню. Небольшой диванчик стоял возле открытого камина, в котором полыхал огонь. Дэниел вытянул ноги, глянул на пламя и положил голову на спинку дивана. Из груди его вырвался глубокий вздох. Не двигаясь с места, он крикнул Мэгги:
– Во сколько ты ушла?
– Около двенадцати, – донесся ее голос из кухни.
– Как? – Дэниел приподнял голову. – Ты же была готова, еще когда я выходил в сад.
– Да, я уже собралась, но пришлось немного задержаться из-за Стивена. Ты ведь знаешь, как он себя ведет, когда наступает мой выходной или когда я просто куда-то иду. Ну вот, он спустился прямо в халате. Я была в своей комнате, но услышала, что он зашел на кухню. По его прерывающемуся надтреснутому голосу я поняла, что он на грани истерики. Так и было. Как обычно – Стивен хотел или ехать со мной, или срочно видеть Дона. Зря вы пообещали свозить его к Дону. Он такие вещи запоминает. Ведь мы же давно решили, что не будем обещать ему то, что не можем выполнить. Так вот, мы стояли с ним, разговаривали, и кто, ты думаешь, тут вошел? Сама хозяйка. У Стивена моментально началась истерика. Он не мог остановиться, плакал, как трехлетний ребенок. И тут она ударила его.
– Что она сделала?!
– Она ударила его. И была права. Да, в этом случае она была права. Истерика сразу прекратилась. Стивен стал всхлипывать, и я отвела его наверх и велела принять ванну и одеться. Когда я спустилась, я снова увидела Уинифред.
Мэгги замолчала. Дэниел подвинулся на край дивана и крикнул:
– Что же было дальше?!
Мэгги появилась в комнате, неся поднос с двумя тарелками супа. Она поставила их на маленький, покрытый скатертью стол напротив камина и продолжила:
– Я вошла к ней. Она смотрела в окно, волосы ее были распущены. Знаешь, я никогда раньше не видела ее с распущенными волосами. Она повернулась ко мне. Дэниел, она плакала. Плакала.
Дэниел поднялся, подошел к Мэгги.
– Ну и что же, что плакала. У нее есть на то причины. Ей стало себя жалко из-за того, что судьба сына уже не в ее руках, она не может ею распоряжаться по своему усмотрению.
Мэгги отвернулась.
– Когда я спросила, не возражает ли она, если я возьму Стивена на небольшую прогулку, она ответила: „Сегодня же твой выходной". „Это не имеет значения, у меня нет никаких особых дел", – сказала я. И знаешь, о чем она вдруг заговорила? – Мэгги теперь смотрела на Дэниела, голос ее стал тихим. – Она сказала: „Когда-то это был счастливый дом. Разве не так, Мэгги?"
– Будь проклят этот счастливый дом! Да в нем никогда не появлялось счастье. Никогда, с самого начала. Она делала все напоказ. Дом был достаточно велик, чтобы спрятать Стивена от посторонних глаз.
– Я знаю, знаю. Но, по-моему, она лишь сравнивала, как было тогда и как теперь. „В жизни так много несправедливости", – сказала она, и я честно подтвердила: „Да, госпожа, очень много". Затем она спросила: „Ты счастлива, Мэгги?" Что я могла ей ответить? Во всяком случае, я ответила честно: „Редко, госпожа, в очень редкие минуты". Дэниел, впервые в жизни мне было ее жаль. Она же ничего не может поделать со своим чувством к Дону. Вот так же и мы ничего не можем поделать с нашими чувствами друг к другу, – Мэгги обняла его за плечи. – Будь к ней терпимее, Дэниел. Ты знаешь, Лили говорила, что Уинифред ненавидит, когда вся семья собирается вместе за столом. Ты разговариваешь с Джо, или она с ним, или Джо с кем-то из вас… На днях, как сказала Лили, разговор шел такой напыщенный, что напоминал кукольное представление. Лучше, когда тебя вообще нет дома, потому что все-таки они умеют с ней обращаться. Но еще лучше, если заходят миссис Джексон и мистер Рочестер. Мистер Рочестер даже иногда смешит ее.
Дэниел взял Мэгги за руки и прижал к себе.
– Странно, что ты жалеешь ее.
– Жалею и к тому же еще и чувствую себя виноватой, что ли.
– О Господи! Мэгги, не надо, не притворяйся. Она высвободилась из его объятий.
– Я не притворяюсь. Мне приходится целыми днями находиться с ней в одном доме, и я, как наблюдатель, вижу большую часть игры. Уинифред мне никогда не нравилась, и не только потому, что я люблю тебя. Мне она не нравится как женщина. Она выскочка, эгоистка. Но в то же время у нее есть эта любовь… Нет, не любовь даже, а страсть, маниакальная страсть к сыну. И я могу ее понять в каком-то смысле. Господи, сколько раз я сама мечтала о сыне, по которому я сходила бы с ума. О твоем сыне.
– Мэгги, Мэгги! – Дэниел опять обнял ее и положил ей голову на плечо. Это длилось одну секунду, потому что Мэгги вздохнула и сказала:
– Скоро суп станет холодным как лед. Давай садись. Ты, должно быть, умираешь от голода.
